Метафора эпохи больших перемен

«Перша сторінка зими» Ии Кивы — книга, которая прошивает и сшивает. Попадает и исцеляет. Заново учит читать. Особенно те страницы реальности, для которых далеко не каждому хватает смелости», — отмечает в предисловии к сборнику поэтесса и переводчица Галина Крук. В этом сборнике читатель найдет для себя много измерений, не только частное или социальное, но и «общемировой горизонт перемен» — уязвимости и растерянности от избытка информации и других вызовов ХХІ века. Кроме того, читатель имеет возможность узнать, как формировался и как звучит украинский поэтический голос Ии Кивы. Привлечение внимания к сложным темам, глубокое осмысление действительности и удивительные образы — все это о книге «Перша сторінка зими», которая и стала темой разговора с поэтессой.

«РЕШАЮЩИМ ЯВЛЯЕТСЯ ВЫБОР — ТЫ ДОЛЖЕН ЗАХОТЕТЬ ЧТО-ТО ДЕЛАТЬ В УКРАИНСКОМ ЯЗЫКЕ»

— Когда вы впервые начали писать стихи на украинском? Как произошел переход?

— Впервые, одно-единственное стихотворение — в 2012 году. Второй раз — в 2015-м, и это напрямую связано с опытом вынужденного переселения, изменением ландшафта, увеличением контактов с украиноязычными людьми и объема лектуры на украинском. И уже последовательно — с 2018 года. Но я бы не называла это этапами; приближение к украинскому происходило, скорее, интуитивно, подсознательно, на ощупь.

В связи с российско-украинской войной мы незаметно привыкли говорить о двуязычности исключительно в политическом измерении, однако существует и литературный. Любой поэт все время находится в поиске нового языка, потому что постоянно вырастает из уже усвоенного, осмысленного, проработанного, как из одежды не по размеру. Обновляешься и развиваешься ты, меняется и твое письмо. Если ты работаешь в одном языке, это происходит благодаря изменению оптики, инструментария, тем и тому подобное.

Поэтому попытаться что-то написать в другом языке — почти уникальная возможность пойти по пути, по которому ты никогда не ходил. Однако твой бекграунд, жизненный и поэтический, не переносится в письмо на украинском автоматически. Если в первом языке ты равняешься себе, потому что и эмоционально, и интеллектуально находишься в нем от роду, в другой язык ты переносишь себя если не взрослым, то по крайней мере уже сформированным.

Решающим является выбор — ты должен захотеть что-то делать в украинском языке, начать двигаться в этом направлении, хотя бы мысленно, а затем дождаться, когда он доверит себя тебе. Эти отношения всегда крайне интимны.

 — Как формировался этот сборник?

— В него вошли стихи 2015-2019 годов. Правда, с 2015-го текстов совсем немного, тогда я написала их три-четыре. Возможно, потому что начала заниматься журналистикой — реализовывала себя в языке в другом статусе. Впоследствии большой объем текстов появился в 2018-ом, который, собственно, и сформировал эту книжку.

«МЫ ЖИВЕМ НА ЦИВИЛИЗАЦИОННОМ ИЗЛОМЕ»

— Почему выбрали именно такое название?

— За выбором названия скрывается определенная концепция, которая предусматривает разные уровни интерпретации. Из самого простого — в книжке достаточно много текстов, которые и писались зимой, и касаются темы зимы, в буквальном и символическом значениях. А в целом к этому названию можно подходить с разных сторон — через частное, социальное, общеукраинское измерения. И в то же время держать в голове общемировой горизонт перемен.

Чтобы оставить читателям пространство для толкований, поговорим о более широком контексте. Зима — метафора уязвимости и незащищенности, даже если смотреть на деревья, которые стоят обнаженными, сбросив листья. Мы живем на большом цивилизационном изломе, масштабы которого без специальных знаний и научного инструментария не так просто оценить. Меняются ценности, наполнения этических категорий, формы общения. Глобализация, избыток информации, соцсети и другие вещи делают мир настолько хрупким, настолько прозрачным, что одни пытаются сбежать в прошлое, а другие — построить искусственные стены, потому что людям страшно, и они в основном не очень понимают, что происходит.

Из аналогий в голову приходит гегелевский тезис о накоплении количественных изменений. И скорость, с которой они происходят, окунает людей в состояние растерянности. В то же время кто-то их просто не осознает, потому что сегодня для многих едва ли не единственным источником информации становится «Фейсбук», который, с одной стороны, фрагментирует сознание, а с другой — становится подменой чтения СМИ, художественной и профессиональной литературы, сопоставления экспертных точек зрения. Поэтому фраза «перша сторінка зими» — это еще и метафора эпохи больших перемен, нашего постоянного беспокойства, «ожидания варваров» и худших сценариев будущего. А если говорить об украинцах, речь идет о двойной уязвимости — через войну и внутренние проблемы, которые уходят корнями в ХХ век и не решаются годами.

Это проявляется и на уровне тем. В новой книге много детей, а это всегда о потребности в дополнительной защите. Появляются темы онкологии, глухоты, слепоты. Все они — из семантического ряда уязвимости. И сборник построен таким образом, что стихотворение «Перша сторінка зими» в нем последнее. То есть, прочитав тексты, можно вдруг осознать, что все упомянутые перед этим вещи — только первая страница большой книги испытаний, которую мы только-только начали листать. Не читать даже.

«НАЧАТЬ ДИАЛОГ С УКРАИНСКОЙ КУЛЬТУРОЙ»

— Это ваша первая книга на украинском. Как вам этот новый «наряд» для собственных мыслей и чувств?

— Как вы успели заметить, я тоже сравниваю язык с одеждой. Потому что, с одной стороны, в письме ты совсем обнажен, иначе искренность в принципе невозможна, а с другой — словами же и прикрываешься.

По-видимому, можно было упростить задачу: начать себя переводить. Но это ничего не даст тебе как поэту. Фактически, достигнув определенного уровня в первом поэтическом языке, ты просто будешь подтверждать его, записывая словами другого языка. Меня же интересовало другое: попытаться начать диалог с украинской культурой и, насколько это возможно, резонировать, пытаясь нащупать украинский поэтический голос. Отличие между этими двумя стратегиями не так просто объяснить. Если попытаться провести аналогию: есть определенная разница между тем, чтобы сделать оркестровую версию произведения, написанного для фортепиано, и написать новое произведение для фортепиано с оркестром, которое в чем-то будет похоже с первым. Конечно, и на русском, и на украинском пишет все тот же человек — я, но мне интересно было хотя бы попытаться помыслить, может ли быть поэтический язык принципиально (или хотя бы заметно) иным, если ты будешь опираться на другую культурную почву.

Понятно, что существуют сугубо практические вещи, которые интересно исследовать. В украинском языке слова имеют другую историю, этимологию, коннотации, вступают в иные связи. На уровне стихотворения — это дает другой ритм, интонации, игру значениями, созвучия, рифмы, аллитерации. Например, мне ужасно нравится, что в украинском языке есть не только слово «фотографія», но и «світлина», с очень прозрачной этимологией. И субъективно оно воспринимается, как более позитивное, потому что напоминает о свете. В греческом слове «фотография» «фото» означает то же, но этимология его уже заилена, мы не чувствуем эту связь. Собственно, это похоже на обычное изучение языка, разве что здесь ты изучаешь не столько язык, сколько себя в нем, свои возможности, все щупаешь и пробуешь на вкус. Или наоборот, это язык исследует и строит себя с твоей помощью.

«МЫ ДОЛЖНЫ ОСМЫСЛИВАТЬ, ЧТО ПРОИСХОДИТ»

— Можно ли сказать, что в вашей поэзии на украинском появляются другие темы?

— Да, но, возможно, это происходит естественным образом. Разве что в современной украинской поэзии достаточно серьезное место все еще занимают тексты, так или иначе касательные религии. Вспомним хотя бы Сергея Жадана, который последовательно работает с библейскими сюжетами. И когда ты заходишь в пространство украинской поэтической традиции, все, что связано с христианством, звучит иначе. Имею предположение, что в украинской культуре религия все еще является частью построения национальной идентичности, почвой для отпора и сопротивления. В то же время религиозность, не только в поэзии, всегда усиливается во время войны. Люди же должны откуда-то черпать силы и веру в лучшее, в победу.

Но я думаю, что выбирать себе темы, в зависимости от языка, невозможно. Ты или говоришь, что должен сказать, или нет. Поэтому тексты в этом сборнике частично продолжают разговор, начатый в первой книжке. В частности, о войне. Не знаю, каким образом удается от нее «устать» тем, кто не видел даже оккупации, но впечатление, как будто на уровне публичных неполитических дискуссий эту тему все время пытаются куда-то убрать. Но мы ведь должны осмысливать то, что происходит, потому что работы с темой российско-украинской войны нашей культуре хватит еще не на одно поколение.

Если говорить о военном опыте, следует понимать, что отношения с ним крайне сложны и болезненны. С одной стороны, ты работаешь с ним, а с другой — все время пытаешься забросить в какой-то ящик, потому что все время подвергаешься критике внешней и внутренней, что не можешь полностью от него оторваться. Вы, наверное, слышали уже термин «поколение-2014» — это, собственно, и обо мне. К тому же осмысление вещей, связанных с войной, происходит путями, похожими на то, как вода ищет себе место, чтобы выйти наружу. Порой долго, порой неожиданно. В этом сборнике есть стихотворение «Бий у барабан біди» — об оккупации Донецка. Я написала его в 2018 году, хоть оккупация происходила в 2014-ом. Где этот текст был все это время? Почему вышел наружу только четыре года спустя?

— Как сейчас у вас сосуществуют эти две культурные традиции, эти два кода фиксации действительности?

— Говорить о себе, что во мне сосуществуют две культурные традиции, было бы с моей стороны по меньшей мере дерзостью. Мне и проще, и интереснее наблюдать за русским и украинским языками думания и письма. Порой они устраивают настоящие драки за право говорить, что приводит к онемению. Это ощущение крайне дискомфортное. В каком-то смысле российско-украинская война чертит границу истории после 2014 года просто по тебе. Это как рана, на месте которой никогда не образуется рубец. Единственное, что ты можешь, — держаться за ее рваные края и как-то балансировать.

Если же говорить об определенных выборах, которые всегда несознательны и анализируются постфактум, то могу привести такой пример. У меня есть стихотворение «Ти стоїш посеред геть чужого тобі міста». Я впервые приехала во Львов в 2015 году, на Форум издателей, и, конечно, пошла на Лычакивское кладбище. Если бы это стихотворение было написано на русском, это был бы взгляд чужестранки, которая оказывается в незнакомом городе. Но здесь идет речь о частном измерении, диалог с важным городом, потому что Львов является частью семейной истории. То есть этот текст не мог быть написан на русском с тем содержанием, с которым он звучит на украинском. Это было бы совершенно другое стихотворение. Там появились бы другие интонации и смыслы.

Я еще не доформировала для себя эту мысль, но мне кажется, что имеет значение, к кому ты обращаешься. Есть тексты, в которых проговаривается что-то такое, что предназначено именно для внутреннего адресата — человека из украинского культурно-информационного пространства. То есть существует какая-то сумма фигур умалчивания, которая будет нуждаться в переводе для людей из других культур или будет значить для них что-то совершенно другое, будет прочитываться иначе. И в определенных стихотворениях это проявляется достаточно резко, потому что подобных вещей невозможно достичь одним только усилием: вот здесь я взаимодействую с российской традицией, вот здесь делаю перерыв, а здесь — с украинской. На этот ваш вопрос, как видите, не так уж и легко ответить.