Манипуляции одной монахини

Роман «Матінка Макрина» — еще один перевод Яцека Денеля на украинский язык. Читатели «Дня» уже слышали о его «Ляле» и «Сатурне» (см. рецензию «Мужчины семьи Гойя» в № 78 от 6 мая 2015 года). На этот раз польский писатель берется за одну из наиболее интересных религиозных (да и политических) европейских мистификаций позапрошлого века — историю жизни Макрины Мечиславской. Мнимая «монахиня-василианка» из Минска, которая на волне тогдашнего обращения в православие новых территорий в Российской империи, раньше входивших в состав Речи Посполитой, создает абсолютно правдоподобную легенду о «мученице за веру», убегает куда глаза глядят от московских пыток, дает комментарии французским газетам, живет в польской политической эмиграции и даже получает от папы Григория XVI скромный монастырь в Риме... Как скажет о ней Денель в одном интервью — «идеальная героиня для телевидения». Поэтому перед нами не научная, а художественная версия ее жизни.

Денель берется за темы тщательным образом, долго изучает источники и исследования, любит работать с разными стилями повествования. За те пять лет (2009—2014), что он писал «Матінку Макрину», писатель погрузился в изучение самой эпохи, анализ религиозной и эмигрантской польской жизни, изучал словари диалектов, поэзию и прозу польского романтизма, побывал в нескольких римских архивах: «Такие старания ради возвращения памяти о какой-то монахине середины ХІХ века, которая настолько явно выпала из нашего понимания той эпохи, что перед премьерой книжки не имела даже своей статьи в польской «Википедии», — на первый взгляд, полная трата времени. Однако я убежден, что образ Макрины важен не только для истории Польши, но и для всей центрально-восточной Европы, в частности и Украины».

И вот перед нами «Матінка Макрина» — своеобразное наследование гавенды — очень популярного в первой половине ХІХ века в польской литературе жанра, стилизованного под рассказ очевидца, простоватого героя-шляхтича, а в данном случае — главной героини. Монологи Макрины, перепрыгивание с правды на выдумку, с Макрины-Ирены к Макрине-Юльке, и снова к монахине Макрине, гипертекст ее жизни, где все со всем связано, где сложно отличить побои мужа в Вильно-Вильнюсе от пыток игуменьи Магдалины Мечиславской, где смешаны благородные роды с попрошайками, где польские патриоты после провала восстаний так ждут пророчеств о возрождении их государства, что если бы Макрины не было, то ее стоило бы выдумать.

Язык произведения, бесспорно, стал незаурядным испытанием для переводчика, Андрея Бондаря. Как отмечает сам автор в предисловии к украинскому изданию, язык «Матінки Макрини» для современного польского читателя чужд — во-первых, потому, что глубоко погружен в конструкции и лексику ХІХ века (в том числе в специфическую религиозную литературу), во-вторых, потому, что язык героев происходит от бывших Кресов, в частности из Виленщины, и насыщен востоком. В действительности, он не является ни польским, ни русским, ни литовским, он, как тогда говорили, местный. Это увлекательное задание, и как переводчик я Андрею не завидую, однако верю, что он справился с ним успешно». Итак, перед нами появляется блестящий украинский текст, со всеми лексическими закавыками, старинностью, упрощенностью и фольклором.

Яцек Денель в этой истории не стремился разоблачить саму мистификацию, этим скорее занимались исследователи (на книги которых он дает ссылку). Снятие масок Макрины для него — больше метафора, показ через ее разные «лица» интересов и жизни самых разнообразных слоев населения, прослоек, национальностей, верований, ведь каждый из них хотел услышать именно то, что говорила, повествовала, комментировала, плела и пророчила Макрина. Согласитесь, говорила достаточно убедительно, раз сегодня кто-то опять берется писать об этом восточноевропейском феномене.