«Усмирение страхом»

Беспомощные «винтики системы» — такие слова обычно употребляют, чтобы описать людей в советском обществе. Это категория прошлого, а впрочем, она и до сих пор имеет влияние на украинцев. Ведь почему понятие достоинства актуализировалось в общественном пространстве только в 2014 году? Когда эта разуверенность в собственных силах была вмонтирована в общество? А главное — как? Может, ответ на этот вопрос даст нам возможность понять, на что нужно направить усилия, чтобы наконец прекратить действие этого фактора на развитие нашего государства.

Книга «Усмирение страхом. Семейное заложничество в карательной практике советской власти, 1917—1953 гг.» Тамары Вронской — ключ к приведенному вопросу. Этот труд раскрывает, как именно режим закреплял каждого (!) гражданина СССР в паутине страха. Ведь историки, которые анализировали карательную политику большевизма, фокусировались прежде всего на самых жестоких и наиболее массовых ее проявлениях (другие способы вспоминались как сопутствующий, второстепенный элемент государственного террора). Однако, как показывает Тамара Вронская, это только «верхушка айсберга».

За каждым репрессированным стоят его родные, единственным «преступлением» которых было семейное родство с «врагом народа». Это сотни тысяч людей, которым долгое время не было уделено достаточного внимания исследователей и общества в целом: жены, которых, бывало, с младенцами, по приговорам Особого совещания, помещали в лагеря ГУЛАГ на 5—8 лет, дочери и сыновья, которых отдавали в детские дома, меняя имена, чтобы они забыли прошлое, а еще те, кого выселяли из родных городов, увольняли с работы, лишая средств существования... И террор против них не был неурегулированной стихией. В действительности эта вакханалия управлялась очень жестко и целеустремленно.

Именно судьбе этих людей и посвящена книга Тамары Вронской, где едва ли не впервые в исторической науке системно, в широкой ретроспективе (юридическая почва, способы воплощения, результаты) было исследовано преследование советской властью семей, зачисленных в число «враждебных». Тема, кстати, не случайная для Тамары Вронской — впоследствии она узнала, что и сама из такой семьи.

Найти исчерпывающие сведения относительно всех репрессированных и дискриминированных родственников «врагов народа» чрезвычайно сложно. Однако, как утверждает Тамара Вронская, «архивы — мастерская историка», поэтому дело за делом, документ за документом — и истинные масштабы репрессий начали становиться явными. Эти данные — конкретные доказательства, которые материализуют боль людей и тот страх, на котором акцентируют, повествуя об СССР. Но без этих документов страх — это всего лишь что-то абстрактное, и те, кто не помнит тех времен, — не поймут его глубину и масштабы. Это исследование дает возможность объяснить другим, что реально происходило в условиях долговременного, тотального политического террора, оно является мощным контраргументом против заявлений наподобие: «Сталин построил мощное государство, где у людей были равные возможности». Впрочем, «равенство» и «право» проявлялись и в возможности быть наказанным без какой-либо вины.

«За что?» — это вопрос, который звучит в историях репрессированных жен, детей и других членов семьи. И на который нет никакого логического ответа. Люди, ища справедливость, только все больше погрязали в этой трясине абсурдного уклада, который устроила советская власть, уклада, где от граждан ничего не зависит, они не имеют никаких прав. Равно как и все те, кто не был жертвами режима, но видел, как поступали относительно других (власть реализовывала свою репрессивную политику демонстративным образом, чтобы запугать как можно более широкие круги общества; каждый должен был знать: завтра могут прийти и за ним, пострадает не только он, но и его семья).

Таким способом, отбирая единственную опору для гражданина — закон, как пишет Тамара Вронская, советские руководители «создавали непреодолимое ощущение, что отдельный человек не в состоянии ни при каких обстоятельствах влиять на собственную судьбу». Так творились «винтики системы». Впоследствии страх и бесправность сменило чувство обреченности. Это уже чувствуется во время новой волны послевоенного террора, когда людей, в частности и некоторых ЧСИР, второй раз наказывали за то же «преступление» — о чем следующая книга Тамары Вронской «Повторники...», которая уже готовится к печати.

«Люди освободились из ГУЛАГа, но ГУЛАГ не ушел окончательно из них», — отмечает автор. Ведь до сих пор не все стремятся знать о таком прошлом своей семьи, а есть такие, которые знают и молчат, защищаясь таким образом от страниц истории, которые способны, видимо, по их убеждению, разрушить шаткую стабильность (наверное, это психологическое защитное предостережение, глубоко укоренившееся на генетическом уровне). Поэтому ощущение «винтика» до сих пор окончательно не искоренено из сознания.

Как «все граждане советского тоталитарного государства были его заложниками» и какой была судьба заклейменных семей и отдельного человека в советских жерновах — в интервью с Тамарой Вронской.

КАРАТЕЛЬНЫЕ МЕРЫ ВЛАСТИ С ПЕРВЫХ ЛЕТ ЕЕ СУЩЕСТВОВАНИЯ

— Когда начались карательные меры относительно «враждебных» семей?

— Принято считать, что репрессирование родственников «врагов народа» началось главным образом во время Большого террора. Впрочем, это не так. Уже с первых лет своего существования советская власть, осознавая, что страх за жизнь своих близких является самым сильным среди прочих, применяла карательные меры и дискриминацию, создавая соответствующее законодательство относительно близкого окружения всех, кого считала своими оппонентами. В директивах такого направления отсутствовала аргументированная мотивация. Вместо нее изобрели казуистичное понятие «социально опасные лица (элементы)», которых нужно было ликвидировать или изолировать из-за связей с «преступной средой».

Еще в 1918 году Л. Троцкий (нарком военно-морских дел) отмечал, что «армию нельзя построить без репрессий», и предложил держать в заложниках семьи военных специалистов, мобилизованных в РККА. Каждый из них подавал список членов своей семьи и под личную расписку получал предупреждение — «предательство повлечет арест его семьи...»

Семейное заложничество и круговая порука стали непременными атрибутами террора и во время борьбы с крестьянскими восстаниями. Многочисленные директивы по этому поводу содержали четкие предписания брать в заложники детей и жен повстанцев. В 1922—1923 гг. начал формироваться многочисленный отряд «минусников» — людей, которым запрещалось проживать в определенных местностях, в частности и из-за принадлежности к «неблагонадежным» семьям.

— Эти же методы использовали и во время раскулачивания — депортации. или выселению, подлежала вся семья. А паспортизацию тоже можно считать «инструментом» в борьбе с «враждебными» семьями?

— Да. В пределах паспортизации в начале 30-х годов происходило «очищение» паспортизованных местностей от «враждебных» семей. В Москве, Ленинграде и 100-км вокруг этих городов, а также Киеве и Харькове (соответственно — в 50-км пригородной зоне) определенным категориям граждан и членам их семей паспорта не выдавали и принудительно удаляли их за пределы указанной «режимной» территории.

С тех пор термин «минусники», касающийся людей, которым запрещалось проживать ближе N-го километра от больших городов, еще крепче укоренился в советском репрессивно-карательном жаргоне и в бытовой речи. К «минусникам» были зачислены также и члены семей «лишенцев», «раскулаченных», репрессированных по политическим статьям и пр.

«КРИМИНАЛИЗАЦИЯ ИНСТИТУТА СЕМЬИ»

— А когда именно произошла, по вашему термину, «криминализация института семьи»?

— В 1934 году в уголовные кодексы союзных республик была имплементирована статья (54-1в УК УССР), которая легитимизировала семейное заложничество. Согласно ей, совершеннолетние члены семьи военнослужащего, которые «способствовали» или «знали» о его измене, но не «сообщили» о ней власти, лишались свободы на срок от пяти до десяти лет с конфискацией имущества. Пятилетняя ссылка в отдаленные районы Сибири предусматривалась для членов семей даже тогда, когда они ничего не знали о преступлении.

Таким образом, в криминальное право вводился неестественный для него институт семейного заложничества, дальнейшим развитием которого стали искусственно созданные составы преступлений, где фигурировали понятие «жена изменника родины» и «член семьи изменника родины», более известные и употребляемые из русскоязычных аббревиатур ЖИР и ЧСИР.

— Своей книгой вы как раз ввели этот новый термин — семейное заложничество, который сформировался у вас во время работы над книгой. Можете ли, прежде чем пойдем дальше, дать определение этого понятия?

— «Cемейное заложничество» — целеустремленные меры государства и его институтов, которые сопровождаются давлением на настоящих и мнимых оппонентов, психологическим влиянием на людей (или группы лиц), угрозами применения репрессий или дискриминации их родственников, подталкивая таким способом к избранию нужных власти моделей общественного поведения (выполнение определенных действий или бездеятельности).

В контексте массового террора, «очищения» индустриальных центров СССР в мае-июне 1937 года компартийной верхушкой государства планировались выселения семей репрессированных и исключенных из партии в непромышленные районы Союза. Впрочем, вскоре на властном олимпе решили, что такой вид репрессирования слишком либерален. 2 июля 1937 г. вышло постановление политбюро ЦК ВКП(б) «Об антисоветских элементах», которое, собственно, и ознаменовало старт наиболее масштабной репрессивной операции эпохи Большого террора. А уже на следующий день М. Ежов подписал три директивы, которые касались будущего родственников «антисоветских элементов».

Первая — требовала немедленно приостановить принудительное выселение «враждебных» семей с мотивацией, что они «в ближайшее время будут отправлены в заключение в специальные лагеря». Второе распоряжение было адресовано всем начальникам УНКВД. В нем требовалось до 10 июля 1937 г. отослать в Наркомат внутренних дел СССР исчерпывающие списки на все семьи лиц, осужденных после 1 декабря 1934 г. за «контрреволюционные преступления», а также подать отдельный перечень «социально опасных» семей, главы которых были наказаны спецколлегиями судов.

Архивы — мастерская историка», поэтому дело за делом, документ за документом — и истинные масштабы репрессий начали становиться явными. Эти данные — конкретные доказательства, которые материализуют боль людей и тот страх, на котором акцентируют, повествуя об СССР. Но без этих документов страх — это всего лишь что-то абстрактное, и те, кто не помнит тех времен, — не поймут его глубину и масштабы. Это исследование дает возможность объяснить другим, что реально происходило в условиях долговременного, тотального политического террора, оно является мощным контраргументом против заявлений наподобие: «Сталин построил мощное государство, где у людей были равные возможности». Впрочем, «равенство» и «право» проявлялись и в возможности быть наказанным без какой-либо вины

Третий документ — шифротелеграма на имя начальника УНКВД Западно-Сибирского края и наркома внутренних дел Казахстана. М. Ежов предписывал безотлагательно организовать специальные места лишения свободы для женщин — жен репрессированных «врагов народа».

В широко известном ныне оперативном приказе НКВД СССР № 00447 от 30 июля 1937 г., который вобрал в себя все предыдущие партийные постановления относительно масштабной репрессивной кампании, кроме регламентации карательных мер относительно «врагов» советской власти, включенных в две проскрипционные категории, приписывалось сурово расправляться и с близкими упомянутых лиц. Те из них, которые «проявляли способность к активным антисоветским действиям», подлежали «помещению в лагеря или трудовые поселки». Все «семьи репрессированных по первой категории (читай: высшая мера наказания — расстрел), которые проживали в Москве, Ленинграде, Киеве, Тбилиси, Баку, Ростове-на-Дону, Таганроге и в районах Сочи, Гагры и Сухуми, подлежали выселению...» в нережимные местности.

А 15 августа 1937 г. вышел базовый документ — оперативный приказ НКВД СССР № 00486, который детально регламентировал репрессии против семей «врагов народа». Приказывалось «всех жен разоблаченных изменников родины, правотроцкистских шпионов арестовывать одновременно с мужьями». Причем такие же санкции распространялись даже на тех, кто был в разводе, но «знал о контрреволюционной деятельности бывшего мужа и не сообщил об этом в соответствующие органы власти».

Но вскоре выяснилось, что судьбоносное соотношение понятий «знала — не знала» никакой роли не играет. На следствии или, скорее, трагикомедии, которая так называлась, устанавливался лишь факт совместного проживания, который имел трагические последствия. Остальное значения не имело. В протоколах допросов читаем: «Вы признаете, что... был вашим мужем? Следовательно/таким образом...». А далее приговор Особого совещания при НКВД СССР — лишение свободы от 5 до 8 лет лагерей. Сначала таких женщин помещали в Темниковский лагерь. А в дальнейшем — и в другие. Построили и специальный — «АЛЖИР» (Акмолинский лагерь для жен изменников родины»).

ДЕТИ «ВРАГОВ НАРОДА»

— Какой была судьба детей?

— Бросается в глаза, что в упомянутых и других компартийных решениях, которые регламентировали репрессии против «враждебных» семей, детей именовали «сиротами». А уже в упомянутом оперативном приказе НКВД СССР № 00486 наименьшим жертвам террора посвящалась едва ли не наибольшая часть предписаний репрессивного характера. Младенцев приказывалось направлять в лагеря вместе с матерями. До полуторагодового возраста их должны были содержать в специальных лагерных яслях и после отправлять в детские дома. Младших (в возрасте от 1,5 до 3 лет) — в специальные заведения (в частности и ясли) системы Наркомата здоровья СССР, старших (от 3 до 15 лет) — устраивали в детские дома Наркомата образования. Отдельным пунктом предписывалось «не препятствовать» передаче детей на содержание нерепрессированных родственников. Но только после того, как управление государственной безопасности проверит людей, которые беспокоятся об этом. Кроме того, и в дальнейшем НКВД должно было систематически проверять состояние воспитания детей опекунами, их настроение и поведение.

Например, сын украинца Софрона Скрипника, осужденного в декабре 1937 г. к заключению, учился тогда в школе г. Смелы. После того, как стало известно об аресте отца, его в школе вынуждали публично отречься от «врага народа». Он отказался. Тогда собрали общешкольную линейку и устроили судилище над «сыном врага народа», сняв с него пионерский галстук, а затем еще и выгнали из школы.

Худшую судьбу НКВД подготовил для тех подростков, которых считал «социально опасными и способными к антисоветской деятельности». Их отправляли в лагеря ГУЛАГа или детские дома особого режима, где тщательно следили за их поведением и настроениями.

«ЧТОБЫ НЕ ЦЕПЛЯЛИСЬ ЗА ПАМЯТЬ О ПОТЕРЯННЫХ РОДИТЕЛЯХ»

— Какой была процедура распределения, в каких условиях находились дети?

— В целом в каждом городе, где проходили массовые аресты жен «врагов» народа, в соответствии с приказом № 00486, устраивались специальные приемно-распределительные пункты, куда доставлялись дети сразу после ареста их матерей и откуда они потом отправлялись в детские дома. Упомянутой директивой предписывалось не помещать в один детский дом детей из одной семьи или близких знакомых, поскольку, по замыслу организаторов репрессий, они как можно скорее должны были забыть свое происхождение.

Так же отслеживали и о то, чтобы детские заведения, куда устраивали детей «врагов народа», обязательно располагались вне больших городов, а также как можно дальше от бывшего места проживания семей, из которых они происходили.

Наталья Носкова из Донбасса, родители которой погибли в ходе репрессивной кампании (бывшая воспитанница детского дома № 1 г. Богословска на Урале), вспоминала, что каждому ребенку в этом заведении вместо фамилии присвоили специальный номер, чтобы они «не цеплялись за память о потерянных родителях». Писать родителям запрещалось. Кроме насильственного обезличения, часто случалось так, что дети по собственной инициативе меняли сведения о себе, чтобы избежать последующей дискриминации.

СПЛАНИРОВАННАЯ МАРГИНАЛИЗАЦИЯ

— Что ожидало их дальше?

— 3 августа 1938 г. вышел очередной приказ НКВД СССР «О порядке выпуска и трудоустройства переростков, детей репрессированных родителей», адресованный всем региональным подразделениям внутренних дел и наркомам образования. Эти мероприятия касались детей, которые достигли 15-летнего возраста, кроме тех, кто еще учился в 6—9 классах (им позволялось получение образования, оставшись в детских домах). В виде исключения такая «милость» касалась даже старших детей, если они были отличниками.

Остальных приказывалось устраивать на предприятия местной промышленности, в совхозы и МТС, а также в заведения системы фабрично-заводской учебы. Таким образом, детям устанавливали самую низкую планку для реализации своих возможностей, способствуя их маргинализации. Государство четко давало им понять: вы стоите только этого и не имеете права претендовать на что-то лучшее.

СОПРОВОДИТЕЛЬНОЕ ПИСЬМО К ИНСТРУКЦИИ НКВД СССР ОТ 14 ДЕКАБРЯ 1940 Г. «О ПОРЯДКЕ ССЫЛКИ В ОТДАЛЕННЫЕ СЕВЕРНЫЕ РАЙОНЫ СССР ЧЛЕНОВ СЕМЕЙ ИЗМЕННИКОВ РОДИНЫ, КОТОРЫЕ ОСУЩЕСТВИЛИ ПОБЕГ ИЛИ ПЕРЕЛЕТ ЗА ГРАНИЦУ». НА ДОКУМЕНТЕ — КОРОТКИЕ «ЗА» ИЛИ «СОГЛАСЕН» В. МОЛОТОВА, Л. БЕРИИ И ДРУГИХ. БОЛЕЕ ЖЕСТОКИЙ ВЕРДИКТ У ЗАМЕСТИТЕЛЯ ПРЕДСЕДАТЕЛЯ РНК СССР А. ВЫШИНСКОГО, КОТОРЫЙ ПРЕДЛОЖИЛ ССЫЛАТЬ ЛЮДЕЙ НЕ В СЕВЕРНЫЕ РАЙОНЫ СССР, А В СИБИРЬ, И НА СРОК НЕ ОТ «ТРЕХ ДО ПЯТИ» ЛЕТ, А НА 5 ЛЕТ

Да и это было не наихудшим, поскольку детей репрессированных родителей, которые «составляли социальную опасность, систематически нарушали порядок и дисциплину» и не поддавались исправлению в условиях детского дома обычного типа, приказ в очередной раз предписывал: привлекать к уголовной ответственности и направлять в трудовые колонии и лагеря НКВД в установленном порядке.

— Есть ли какая-то статистика относительно детей, ЧСИР?

— Точное количество репрессированных ЧСИР не известно до сих пор. Относительно изъятых детей цифры более устоявшиеся. В научный оборот была введена цифра 25 342 ребенка, которые пострадали в СССР следом за своими родителями. Однако и ее нельзя считать окончательной, поскольку отсутствуют данные о детях старшего возраста (15—17 лет), которые попали в лагеря как «социально опасные».

Не учтены также жертвы террора, которые после ареста родителей присоединились в ряды беспризорных, часто устраивали свою жизнь среди люмпенизированного элемента, попрошаек, а то и воров. Отсутствуют сведения о тех девочках и мальчиках, которых взяли на воспитание близкие и далекие родственники или соседи или знакомые, сознательно не афишируя это. Неизвестно, в какую статистику попали те младенцы, которые вместе с матерями начинали свою жизнь за колючим проводом лагерей ГУЛАГ.

— Как осуществлялись репрессии во время ІІ мировой войны?

— Еще 7 декабря 1940 г. после провальной попытки Л. Берии изложить в новой редакции ст. 58-1в УК РСФСР (54-1в УК УССР), заменив слово «военнослужащих» на «граждан», вышло альтернативное общее постановление ЦК ВКП(б) и РНК СССР «О привлечении к ответственности изменников родины и членов их семей». И уже в Инструкции НКВД СССР, которая появилась 14 декабря 1940 г. на выполнение упомянутого постановления, четко указали санкции для более широкого круга родственников «врагов» советской власти (отец, мать, жена, дети, тесть, теща, братья, сестры человека, признанного изменником Родины). Они должны были отправляться в ссылку на срок от 3 до 5 лет с конфискацией имущества.

В годы нацистской агрессии страшная традиция семейного заложничества была пролонгирована уже в новых реалиях. Сначала шла речь о выселении родственников тех, кто служил в административно-карательных органах немецкой власти, а также добровольно отступили вместе с фашистскими войсками. Впоследствии, на протяжении 1941—1942 гг., круг потенциальных жертв расширился. Теперь в него попали и семьи «дезертиров». Но и этим сталинский режим не ограничился. Наиболее ярким свидетельством его бесчеловечной позиции являются письма на имя И. Сталина заместителя наркома иностранных дел И. Майского и группы депутатов Верховного Совета СССР, датированные 24 апреля 1945 г. В них идет речь о наказании женщин и детей, рожденных ими от немцев во время оккупации.

Предлагалось «изъять всех этих «немчат» из тех семей, где они сейчас находятся, обезличить их, изменить фамилии и в качестве сирот неизвестных родителей разослать для воспитания в разные детские дома для того, чтобы даже администрация этих заведений не знала об их происхождении... его нужно принять срочно, пока «немчата» находятся в том возрасте, когда у них не останется никаких воспоминаний об обстоятельствах своего происхождения».

ДЕПОРТАЦИИ В ЗАПАДНОЙ УКРАИНЕ ДЛИЛИСЬ ОКОЛО ДЕВЯТИ ЛЕТ

— Какой была специфика репрессий на Западной Украине в 1944—1953 гг.?

— Л. Берия часто цитировал И. Сталина: «Враг народа — это не только тот, кто делает саботаж, но и тот, кто сомневается в правильности линии партии». Жители Западной Украины еще с 1939 г. имели все основания «сомневаться». Вместо Указа Президиума ВС, проект которого подготовил Н. Хрущев, 31 марта 1944 г. вышел приказ НКВД СССР, который стал базовым для массовых депортаций, которые длились почти 9 лет.

Впоследствии, 5 апреля 1944 года, появилась инструкция: отправлять в ссылку родственников арестованных, осужденных или уже убитых повстанцев, а также членов семей (перечисленных в декабрьской (1940 г.) Инструкции НКВД СССР) актива и обычных членов ОУН и участников УПА. Обычно в Красноярский край, Омскую, Иркутскую, Новосибирскую области.

В 1944—1945 гг. людей массово отправляли в ссылку, даже не дождавшись решений Особого совещания. Когда в 1946 году необходимым условием депортации стало соответствующее решение этого внесудебного органа, такая новация очень вспугнула региональное руководство, поскольку ломалась вся налаженная, крайне упрощенная организация депортаций. А на протяжении 21—26 октября 1947 года вообще выселили 78 327 людей — более 50 эшелонов.

По уточненным подсчетам, осуществленным в ГДА МВД Украины, установлено, что в целом были депортированы 206 664 человека, из них 187 893 — члены семей участников национально-освободительного движения. Важно, что этот процесс выселения семей превратился в долговременную карательную акцию, которая реализовывалась демонстративным и инструментальным способом, имея превентивный и наступательный характер.

Реабилитация депортированных из Западной Украины растянулась во времени на десятилетия. До 1989 г. не было принято ни одного законодательного акта, который бы полностью освобождал тех страдающих людей от надругательства, причиненного им сталинщиной.

— Как нынешнее законодательство возобновляет справедливость относительно этих групп населения?

— Доныне не признаны жертвами политических репрессий дети репрессированных, которые находились вместе с родителями на спецпоселении, а также рожденные по дороге или в изгнании. Верховная Рада Украины в 2009 г. сняла этот вопрос с рассмотрения. В преддверие Нового года ветеранам УПА предоставили статус. Может, это приблизит и тех, кого в детстве наказали ни за что (только за семейное родство), к восстановлению справедливости.