Время господства ночи

Высокая литература — это искусство слова. Но какие слова можно найти, повествуя о том, чему нет и не может быть ни слов, ни имени, ни меры представления — о преднамеренном умерщвлении паучьей петлей голода миллионов людей, твоих соотечественников? Как рассказать миру, который в подавляющем большинстве не желает слышать и знать (своих проблем более чем достаточно!) о том, что люди (в биологическом смысле слова) способны и на такое?

Вот какая немыслимой сложности — казалось бы, непреодолимая — проблема возникала перед теми украинскими писателями, которые чувствовали в себе силы заглянуть в эту бездну. И все-таки наша литература дала родному народу и миру произведения редчайшей художественной, морально-этической и историко-познавательной силы, которые останутся в сознании украинской нации очень надолго. Вероятно, навсегда. Как это удалось сделать? Как художники слова воскресили память о тех невинных миллионах душ, о которых невозможно забыть, — ведь они в плоти и крови жили на той же украинской земле, под тем же небом, питались живительной силой того же Солнца? Отвечая на этот вопрос, уместно будет рассмотреть два (небольших по объему) романа выдающихся украинских писателей ХХ века — «Марию» Уласа Самчука (1933) и «Желтого князя» Василия Барки (1958—1961). Именно эти явления литературы были и останутся неподкупными, жуткими, воистину правдивыми свидетельствами о временах господства «сталинской ночи» над Украиной.

«Мария» Уласа Самчука принадлежит к числу тех произведений, которыми украинская литература имеет право гордиться перед всем миром. Эта вещь (по жанру — мини-роман или же эпическая повесть; имеет подзаголовок «Хроника одной жизни») создавалась не через много лет после трагедии, в тиши комфортных кабинетов и библиотек, а сразу же по «горячим следам» катастрофы, в Праге, в том же ужасном 1933 году, и пером автора водила не благородная Муза, не творческое вдохновение (вообще говоря, прекрасное состояние души, но к нашему разговору это не имеет, похоже, определяющего отношения), а невыносимая, нечеловеческая боль, крик скорби и отчаяния — ведь Улас Самчук, как и все представители украинской антибольшевистской эмиграции в Чехии, Австрии, Германии, Великобритании и других странах Европы, прекрасно знал о тех ужасных злодеяниях, которые творил кремлевский режим и исполнители его воли в Украине.

Тем не менее (и в этом — гениальное художественное чутье Самчука) писатель решительно избавил свой роман даже от малейших следов какой-либо сентиментальности, «сочувственной» в отношении пострадавших миллионов слезливости, вообще внешней эмоциональности. Наоборот, написано произведение в предельно суровой, сдержанной, мужественно беспристрастной манере. (Не таким ли образом создавались много столетий назад исландские саги — эти бессмертные памятники мировой литературы, которые рассказывают нам о взлетах и падениях человеческого духа, о святом самопожертвовании и подлости, о войнах, жестоких убийствах и преданной молчаливой любви в подчеркнуто «объективном», о холодном, нордически-спокойном стиле непредубежденной хроники?) В этом — не слабость, а сила «Марии» Самчука; такой подход открывает возможность для глубоких обобщений, причем впечатление, производимое его творением, тем сильнее, что в нем нет буквально ни одной лишней строки: имеется огромный подтекст, который автор не оглашает, поскольку прекрасно понимает, о чем пишет...

Роман полностью, от первой до последней страницы, посвящен жизни и мученической судьбе украинской крестьянки Марии, одной из миллионов замученных в годы Большого Голода. Таких как Мария — миллионы, так интересна ли ее жизнь читателю (заметим, что имя героини Самчук выбрал неслучайно — библейские, а также Шевченковские ассоциации здесь явно имеются в виду)? Самчук не прибегает к теоретическим раздумьям об этом — он просто, с первых шагов ребенка, ставит свою героиню перед вечными вопросами Жизни и Смерти, Добра и Зла. Главное — жизнь и добро в сознании Марии неотделимы от Труда. А жизнь она любила больше всего, страстно и безумно.

Уже на первых страницах романа (после эпического зачина: «Коли не рахувати останніх трьох, то Марія зустріла й провела двадцять шість тисяч двісті п’ятдесят вісім днів. Стільки разів сходило для неї сонце, стільки разів переживала насолоду буття, стільки разів бачила або відчувала небо, запах сонячного тепла й землі») Самчук акцентирует внимание читателя на невероятном стремлении быть, действовать, в конце концов, жить («вітальна сила»), которым наделена Мария. «Маленька Марія йшла вже з життя. Не раз прокинеться від сну, нап’ється з материного лона пахучого напою і наповняється радістю... Белькоче, піднімає до самого носа ноженята, завзято пацає ними, розчепірює ледь помітні пальченята, а руками ловить щось настирливе перед очима. Стільки праці, простору! Таке чудесне й смачне молоко! І як, скажіть, не белькотати й не слинити від радості...»

И вот это прекрасное дитя через 26258 дней, прожив долгую, тяжелую, радостную и мучительную жизнь, погибает страшной смертью от голода. И вспоминает перед смертью весь свой бесконечный, когда-то казалось, путь, на котором было все: раннее сиротство (в шесть лет потеряла отца — погиб на каменоломне, сразу и мать — умершая от чахотки), работа с детства на пана (а в работе ей не было равных, и даже тот хозяин, на которого она батрачила девять лет, отдал за ней перед свадьбой Марии, как за родной, 2 десятины земли), брак с нелюбимым Игнатом (а любимый, Корней, идет в матросы — «москали»), смерть первых детей, возвращение к давнему избраннику сердца — Корнею, рождение сыновей (Демка, Максима, Лаврина) и снова — работа, работа, работа, и — огненные 1918—1921 годы, и, наконец, кошмар принудительной коллективизации и ад «террора Голодом».

Символична судьба трех сыновей Марии и Корнея. Старший, Демко, не вернулся из немецкого плена во время первой мировой войны; младший, Лаврин, добрый и человечный, был репрессирован как «враг народа»; а средний, Максим, упорно участвует в «классовой борьбе», раскулачивает «врагов» (то есть, по сути, свою мать и отца!), пирует с такими же отступниками, как и сам, в то время как мать умирает с голоду. Отец, Корней, рубит топором этого выродка... В этой сюжетной линии Самчук выходит на очень болезненную, до сих пор еще надлежащим образом не освещенную проблему: «Голодомор и национальное отступничество».

И вот — финал этого впечатляющего романа-реквиема. «Довго, довго виривалася з життя Марія. Перетинається окремо кожний нерв. Мідяне холодне сяйво місяця облило холодом роздуті з розчепіреними пальцями ноги... З напруженням рветься останній нерв. Гасне поволі місяць, зникають одна за другою з голови думи, зливаються у чорну пляму, без початку і кінця... Плющаться і грузнуть очі, холонуть засохлі уста, западають груди, серце робить останній удар... Марії не стало...» Действительно, Улас Самчук создал суровый и гневный реквием в честь всех замученных тоталитарным кремлевским режимом, тем самым сделав незабываемый вклад в украинскую литературу и историческую память нации.

Роман «Желтый князь» создан выдающимся писателем украинской диаспоры в Соединенных Штатах Америки Василием Баркой. Автор сам пережил трагедию 1932—1933 (он находился тогда на Кубани); обессиливший до крайности, весь в ранах, из которых сочилась жидкость, с опухшими, водянистыми ногами, Барка (его настоящее имя — Василий Константинович Очерет) уже не надеялся остаться среди живых. «Я знав інші болі, як поранення, але то було щось таке, що спалювало всю істоту. І, може, тому, що я це знав, тому мені пощастило в «Жовтому князі» відновити ту психологічну глибинність цієї голодної смерті», — признавался сам писатель.

«Желтый князь» — произведение одновременно символичное и глубоко реалистичное. Реалии Большого Голода воссозданы автором точно, подробно и правдиво (судьба крестьянской семьи Катранников, которую безжалостно убивает, как и миллионы других, жуткий Желтый Князь — символическое воплощение «террора Голодом»). Но Василий Барка рассматривает Апокалипсис 1933 года также и в несравненно более широком контексте. Старушка из рода Катранников верит в грядущий «конец всех времен» и «Страшный Суд» («Живемо в кінці часів. Тож антихристи спішать зло довершити. Люди кажуть, що вкоїться пекельство, аби відзначити 19 віків після розп’яття Христа: так кажуть». А Мирон Данилович Катранник, уважаемый представитель семьи, видит причину страшного бедствия в красном флаге («То тільки видається, що їх прапори червоні, вони темні від пролитої крові»), то есть в бесчеловечности власти. Всем своим произведением Василий Барка доказывает, что именно здесь (несмотря на плотный слой символических обобщений) кроется ключ к пониманию катастрофы, которая постигла тогда Украину и во многом влияет на нас сейчас.

Трудно сказать, знали ли Улас Самчук и Василий Барка слова Франциска Ассизского: «Иисусу Христу известно, что мир земной умирает каждый раз, когда умирает хотя бы один человек — и заново возникает с рождением хотя бы одного ребенка». Однако очевидно, что своим творчеством эти художники подтверждали насущность великой истины: трагедия миллионов — это миллионы безграничных трагедий живых конкретных людей.