Парижская мозаика

Музыка «венгерского демона» и «польского ангела» подхватила меня и — понесла. Сначала над вечерней набережной Орлеана, потом налево к собору Нотр-Дам-де-Пари, потом дальше — над островом Сите до его края, сквера Вер Галан. Потом — еще дальше, теперь уже над темной зеркальной поверхностью Сены к колоссальному зданию Лувра...

«Венгерский демон» — это Ференц Лист, а «польский ангел» — Фредерик Шопен. Именно так назвал кто-то из современников этих для меня всегда непредсказуемых и, наконец, непостижимых композиторов. Их объединили, поскольку этот год был объявлен годом Шопена (ему исполнилось два столетия), а следующий как будто будет годом Листа ввиду того, что это год его 200-летия (он родился в 1811-м). Шопен, как известно, оказал большое влияние на Листа, хотя и считал «демона» лишь классным виртуозом, а не выдающимся композитором. На упомянутой парижской набережной Орлеана находится Польская библиотека в Париже. Вот именно там и началось упомянутое мной чудо. Случилось так, что моя нынешняя октябрьская поездка по делам совместного с французскими коллегами проекта была отмечена польскими мотивами.

Сначала это были два прекрасных музыкальных концерта в Польской библиотеке. Пианист Жан Дюбе играл Шопена и Листа, а на втором концерте их музыку исполнял пианист из Греции. В обоих случаях исполнение музыки сопровождалось чтением отрывков из переписки композиторов и их современников, из прессы, которая писала и о «демоне», и об «ангеле».

ОЧЕРЕДНАЯ РЕВОЛЮЦИЯ

Непрогнозируемая, рефлексивная музыка, которая как будто разрушала спокойное течение жизни, вспоминалась мне на протяжении всего месячного пребывания во Франции. И для этого, кроме прочих, была еще одна конкретная и полностью земная причина. В это время проходили бурные массовые демонстрации против (тогда еще проекта) закона о повышении пенсионного возраста. Кстати, мне было немного смешно читать комментарии некоторых украинских журналистов, которые сравнивали ситуацию во Франции с намерениями нынешней власти в Украине повысить пенсионный возраст. Проблемы в корне отличаются: французы против повышения потому, что желают жить (или доживать век) лишь на пенсию, которая для этого достаточна. Украинцы, понятное дело, также против повышения пенсионного возраста. Но почему? Потому что желают жить и на пенсию, и на всевозможные дополнительные заработки, без чего нормальное существование у нас невозможно.

Мой французский коллега деликатно («если есть желание?») пригласил меня посмотреть на демонстрацию и даже пройти с демонстрантами от площади Республики через площадь Бастилии до площади Насьон. Я радостно согласился, хотя уже неоднократно в предыдущие годы наблюдал разные «революции» в Париже, то есть акции протеста и демонстрации.

...Все начинается на площади Республики. Огромный классический памятник, на который обычно взбирается несколько молодых людей. Группы демонстрантов, которые подчеркивают свои политические ориентации (коммунисты отдельно, социалисты отдельно, профсоюзы отдельно и тому подобное). Подиумы, на которых выступают разные группы и отдельные исполнители. Народ слушает, реагирует, аплодирует, свистит. Среди огромной человеческой толпы можно увидеть полицейских с собаками: это ищут, не злоупотребляет ли кто-то случайно наркотиками под протестным подтекстом.

Меня поразило несколько вещей. Больше всего —лица людей. В них не было злобы, какой-то зацикленности, что порой делает такого рода акции неприятными. Поражало и то, с каким достоинством и корректностью вели себя участники демонстрации. Интересно, что постоянно многолюдная демонстрация (уже в движении) будто превращалась в артплощадки — звучали песни на жгучие темы, народ подпевал, комментировал услышанное. Поразило количество телекамер, которыми люди постоянно фиксировали массовое движение, отдельных участников или отдельные группы. Думаю, что это делалось не только для телеканалов, но это никому не мешало, и никто не обращал на это внимание. Было немало полицейских, но они в первую очередь обеспечивали беспрепятственное передвижение демонстрантов и больше ни во что не вмешивались.

...Моя мама, которой я звонил из Парижа в те дни, с волнением расспрашивала о демонстрациях, поскольку по нашему телевидению увидела и разбитые витрины магазинов, и подожженные автомобили. Я успокаивал и объяснял, что ничего такого в центре Парижа не было. Это эпизоды, которые произошли в предместьях, они представляют и будут представлять еще большую проблему для французской власти.

А на упомянутой демонстрации была еще одна интересная деталь: большое количество разнообразных карикатур. Их развешивали на остановках автобусов, на деревьях, размещали на раскладных столиках. Рисунки были разными и, в частности, напоминали, кем в действительности являются политики. Скандирование демонстрантов вселяло надежду на их победу. В действительности все произошло, как произошло, но мелодии того забастовочного настроения запомнились надолго...

МЕЗОН-ЛЯФИТ

Совсем другая нота вспомнилась мне в Мезон-Ляфити, пригородной парижской местности. Ехать сюда от мэрии Парижа минут 20 (по-нашему) электричкой. Именно сюда в 1947 году Ежи Гедройц перенес основанный им в Риме Литературный институт и журнал «Культура». Этому изданию суждено было стать важнейшим журналом восточноевропейской эмиграции на Западе, а объединенным вокруг него работникам — полноправными участниками послевоенных европейских интеллектуальных дебатов.

Гедройц и небольшой круг его единомышленников рассматривали польские проблемы в широком восточноевропейском контексте, а из этого вытекало: осуществление мечты поляков о независимости невозможно без осуществления такой же мечты других народов Восточной Европы. Гедройц, хотя и не без усилий, наладил контакты с украинскими интеллектуалами в эмиграции, хотя смотрел, кстати, на украинскую культуру как на целостность, не разделял на внутреннюю и эмиграционную. Журнал «Культура» провел колоссальную работу для польско-украинского взаимопонимания в сложное послевоенное время и позднее.

Богдан Осадчук (ему, кстати, в следующем году исполнится 90!), который сотрудничал с Гедройцем пятьдесят лет, отмечал: «Гедройц является одиноким примером в истории деятеля, который предпринимает инициативу за рубежом, в эмиграции — и добивается успеха. Идеи, которые родились в эмиграции, перешли все границы и стали действительностью, мало того — содержанием политики следующих правительств».

Действительно, Ежи Гедройц исповедовал проукраинскую стратегию во времена, когда до независимости Украины было очень далеко. И он победил! Он дожил до провозглашения независимости и Польши, и Украины, уйдя из жизни в 2000 году.

...И вот я иду от железнодорожной станции по авеню генерала де Голля, по авеню де Пуасси и нахожу тот самый дом № 91. Здесь Литературный институт и журнал «Культура». Институт существует, а журнал, по завещанию Гедройца, прекратил существование после смерти своего редактора.

Совсем недалеко захожу на небольшое кладбище в Мезон-Ляфити. Нашел могилу Гедройца, возложил цветы. Здесь лежит и его брат Генрик, который отошел в вечность в 2010 году. На могиле вижу текст. Это стихотворение Агнешки Осецкой, посвященное Гедройцу. Стихотворение неординарное. Как неординарной была его жизнь. О нем мне много интересного рассказали сотрудники, с которыми я разговаривал в знаменитом доме, в знаменитой гостиной, где бывало немало выдающихся деятелей.

Дом и увиденное в нем произвели на меня большое впечатление. Дело не в том, что то, о чем давно читал и знал, материализовалось. Дело в том, что все увиденное не покрылось пылью, все живет. Понятно, в значительной мере благодаря тому, что брат Ежи Гедройца умер лишь полгода назад.

Мы ходили по дому, я интересовался, как сохраняется архив «Культуры», обстоятельно расспрашивал о том, как Гедройц работал? Спросил и о том, бывает ли здесь кто-то из Украины? Оказывается, нет. К сожалению, нет. Между тем увидел я очень много интересных материалов для обработки, для будущих книг и диссертаций. Подумал и о кое-ком из наших интеллектуалов, которые пишут о феномене Гедройца и «Культуры», но ни разу не были в Мезон-Ляфити. Наверное, это не очень правильно...

...Упомянутое стихотворение Агнешки Осецкой довольно большое. В нем идет речь о привилегии и позоре политика. Лейтмотивом являются слова-обращения к Гедройцу: «Nie zaznal Pan tego» («Вы этого не пережили»). Завершается стихотворение словами: «Привилегией таких, как Вы, является место в истории и вечное уважение».

МУЗЫКА МУЗЕЕВ

Быть в Париже и не ходить в музеи или на выставки — преступление. Об этом все знают. Я не мог не пойти на выставку, о которой писали самые популярные газеты и говорили почти все мои друзья и знакомые. Идет речь о скандальной выставке американского фотографа Ларри Кларка. Как он сам объяснял, он просто выставил фотографии своей молодости, сделанные в одном из провинциальных городков США еще в 1970-е годы. На откровенных фотографиях секс, наркотики, немного насилия, но вместе с тем дружба и настоящие человеческие отношения.

Все это и вызывало опасения у парижской мэрии: не развратим ли мы молодежь, демонстрируя все в «одном пакете». Чиновники ограничили доступ на выставку лицам, которым не исполнилось 18 лет, а Кларку все это пошло на пользу. Возникла полемика о «запрещенной» выставке, о цензуре, а в Музей модерного искусства (где Кларк выставил свои работы) выстроились длиннющие очереди. Газета «Либерасьон» напечатала фотографию, которую по всем канонам нельзя помещать в порядочном издании. Кларк сфотографировал свою обнаженную подружку в такой позе, что только искренним стремлением издателей «Либерасьон» избавиться от цензурных ограничений можно как-то объяснить появление фотографии на страницах газеты.

И Лувр (в котором была интересная выставка современных русских авангардистов), и Центр Помпиду, и дом Оноре де Бальзака, и вилла Мормотан с картинами Клода Моне и еще кое-что — все это в этот раз было в моей программе. Не была нарушена и давняя традиция посетить императора в Соборе дома инвалидов. Он построен еще Людовиком XIV. Теперь здесь государственный музей (хотя собственно дом для инвалидов французской армии действует) и здесь стоит гроб с прахом Наполеона Бонапарта.

Я пошел к императору и в Музей армии. Последний всегда производит сильное впечатление, и очень советую всем, кто не бывал там, побывать. Однако настоящим открытием для меня в этом году стал мемориал Шарля де Голля. Он расположен в том же доме, что и Музей армии. Увиденное меня в начале просто шокировало в лучшем смысле слова. В голову полезла какая-то банальщина типа «музей будущего», «нам этого никогда не сделать» и тому подобное. Я строго отбросил все это и пытался понять творцов того, что увидел.

Все начинается с кинозала. На колоссальном экране, который разделен на много экранов, вы видите 25-минутный фильм о жизненном пути де Голля. Фильм немного «сладкий», но интересный. Потом вы выходите и попадаете в аудиовизуальное пространство, посвященное также де Голлю. Однако не только ему. Перед вами появляется ХХ век, его хронологические «узлы», связанные с жизнью генерала и президента Франции. Три зала постоянно действующей экспозиции, но, Боже мой, как же она сделана! Вы смотрите на дисплеи, вы можете «вызывать» любое событие, нажав соответствующую кнопку. Вы можете «вызывать» комментарии многих известных специалистов, которые прокомментируют, объяснят, выразят свою точку зрения на тот или иной факт биографии де Голля, на его взаимоотношения с другими политиками его времени. Наконец еще два зала, в которых аудио и видеотехника позволяет вам просто понять некоторые события из истории прекрасного и ужасного ХХ века.

Чтобы сделать такой музей нужно не просто любить собственную историю и собственную страну. Нужна колоссальная фантазия и колоссальный труд.

...Выхожу из музея. Вспоминаю вовсе не «сладкие» слова де Голля: «Я уважаю только оппонентов, но я не намерен к ним снисходительно относиться». Как же нам научиться не терпеть собственную провинциальность, фальшивое чувство нашей вторичности? Как? Как услышать ту музейную музыку, которая оживляет прошлое, делает его частью современного мышления, придает жизни динамизм?

Я иду и вдруг вспоминаю Шопена и Листа. Это с них все началось. Это их музыка творила со мной чудеса в нынешнем октябрьском Париже.