Военная доктрина и новые вызовы

После публикации Стратегии национальной безопасности в сентябре этого года в окончательной редакции была принята и Военная доктрина. При ее разработке было учтено множество факторов, связанных не только с необходимостью отталкиваться от мирового опыта боевых действий, но и с теми задачами, которые поставила перед страной и армией агрессия России. Об особенностях Доктрины и вызовах, которые возникли перед нашими вооруженными силами, «День» поговорил с заместителем начальника управления Минобороны Украины Сергеем Галушко.

«МЫ ВПЕРВЫЕ ОФИЦИАЛЬНО ЗАКРЕПИЛИ ВОЗМОЖНОСТЬ ПРОВОДИТЬ БОЕВЫЕ ДЕЙСТВИЯ НА ТЕРРИТОРИИ ДРУГИХ ГОСУДАРСТВ»

 — События в Крыму и на востоке Украины поставили перед страной, обществом и прежде всего вооруженными силами Украины ряд задач по быстрому наращиванию оборонного потенциала. Как в новой редакции Военной доктрины Украины, принятой в конце сентября, учитываются сегодняшние вызовы национальной безопасности?

 — Ранее наши нормативные документы в сфере обороны отталкивались от некоего виртуального противника и не во всем привязывались к реальной жизни, особенно к тенденциям развития геополитической обстановки в мире и нашем регионе. Сегодняшние реалии таковы, что нам в ближайшие годы предстоит решить огромное количество задач как по обороне страны, так и в других сферах обеспечения национальной безопасности. Можно по разному называть текущую ситуацию в правовом аспекте, но мне хочется, чтобы каждый из нас осознал хоть и неприятную, но очевидную и простую вещь: фактически враг стоит у наших ворот, можно даже сказать у ворот каждого конкретного дома. А в некоторые наши дома он уже вторгся и просто так уходить не собирается. Более того, думает, как реализовать свои планы в отношении Украины дальше. Именно этот тезис и является основополагающим в тексте недавно принятой редакции Военной доктрины Украины: конкретный противник и не менее конкретные его интересы, планы и реальные действия, а также конкретные задачи для нашего государства, сектора безопасности и обороны, всего общества по противодействию планам врага.

 Соответственно, конкретизация угроз на ближайшую и среднесрочную перспективу, четкое определение противника и основных сценариев его дальнейших действий способствуют тому, чтобы деятельность военно-политического руководства страны, всего сектора безопасности и военной обороны стали более целенаправленными. Это касается не только собственно военной сферы, но и других направлений. Например, в доктрине очень мощно представлена компонента обеспечения информационной безопасности страны. Сформулировано много новых задач органам исполнительной власти, имеющих отношение к оборонной сфере. Более четко прописаны требования к интеграции усилий всех составляющих сектора безопасности и обороны, которая должна дать синергетический эффект в плане их эффективности.

 Мне кажется, что если бы мы начали говорить о тех положениях, которые сегодня закреплены в Военной доктрине, лет пять назад, то на нас посмотрели бы как на фантастов. Для примера, Концепцию информационной безопасности Министерства обороны Украины и Вооруженных сил Украины с планом мероприятий по ее реализации мы начали разрабатывать несколько лет назад, задолго до агрессии России. Замечу, что в этих документах предусматривалось наращивание наших возможностей по активному воздействию в информационном пространстве. Не могу сказать, что мы все предвидели, но очевидным была необходимость таких шагов. Тем не менее, уже тогда мы встретили огромное сопротивление чиновников при продвижении проекта этого документа. В конечном счете концепция была подписана и введена в действие приказом министра обороны 10 января 2014 года, буквально за полтора месяца до начала российской агрессии. Последующие события показали, что основные положения этой концепции оказались правильными, но, к сожалению, на практике реализовывать их начали с опозданием. Это лишь один из примеров, который показывает реалии запуска чего-то нового в сфере национальной безопасности в годы, предшествующие российской агрессии. По мнению многих экспертов, нынешняя Военная доктрина уже является примером документа, в котором нет искусственного замалчивания каких-то проблем или угроз, а реальность и ее перспективы названы своими именами.

ФОТО ИЗ АРХИВА «Дня»

 Необходимо отметить еще одну важную особенность данной Доктрины, которая заключается в том, что мы впервые официально открыто задекларировали возможность в случае необходимости предпринимать действия, в том числе и военного характера, на территории других государств. Думаю, что данный пункт является достойным сигналом для наших противников.

 — Какие ошибки допускаются при трактовке Доктрины в обществе, в частности экспертами?

 — Этот документ в полном виде трудно отнести к первым позициям в рейтингах читаемости «пересічними» гражданами, так как Военная доктрина как документ среднесрочного оборонного планирования разрабатывается для военно-политического руководства и специалистов, работающих в сфере безопасности.

 Замечу, что некоторые политики и псевдоэксперты долгое время кричали, что у нас Военной доктрины раньше вообще не было. Хотя специалисты знают, что нынешний документ — это не первая, и даже не вторая редакция Военной доктрины. Военная доктрина в государстве существовала, в ней были закреплены многие положения сферы военной безопасности, она постоянно уточнялась, но говорить о том, что она вдруг появилась 24 сентября этого года неправильно.

 Затем были надуманные обвинения со стороны политиков-популистов, что мы затянули с принятием Военной доктрины, что этот документ якобы нигде не обсуждался и был принят в узких кулуарах. Но после того как Министерство обороны Украины провело внутриведомственное согласование Доктрины, было проведено ряд публичных встреч, где эта Доктрина была презентована обществу, СМИ, международным экспертам. Множество аналитических центров и специалистов приняли участие в ее обсуждении. Проект Доктрины был показан и военным атташе, и иностранным советникам, которые работают в Украине.

 Мнения и пожелания специалистов к тексту этого документа были услышаны и учтены. Замечу, что эту Доктрину можно было принять еще и в апреле, но тогда получился бы юридический казус. Дело в том, что сначала в государстве принимают Стратегию национальной безопасности, которая была подписана в мае этого года. Военная доктрина базируется на положениях Стратегии национальной безопасности и является по своей сути стратегией военной безопасности страны.

 Если говорить о спекуляциях относительно собственно текста Военной доктрины, то приведу пример с темой комплектования ВС Украины, в частности формирования контрактной армии. В Доктрине четко прописано, что в среднесрочной перспективе мы рассматриваем смешанный способ формирования вооруженных сил. Приоритетом является контрактная служба. При этом сохраняется возможность призывать военнослужащих по мобилизации, а также сохраняется срочная служба. Причем солдаты-срочники не будут участвовать в АТО. «Срочники» нужны для того, чтобы у нас был военнообученный резерв и была обеспечена связь армии и народа. Во всем мире наличие людей, прошедших военную службу, является важным фактором военно-патриотического воспитания граждан и даже является элементом консолидации общества.

«К 2020 ГОДУ МЫ ДОЛЖНЫ СООТВЕТСТВОВАТЬ ВСЕМ СТАНДАРТАМ НАТО В ВОЕННОЙ СФЕРЕ»

 — Не так давно при встрече Порошенко и Столтенберга наш Президент внятно сказал, что мы пока не готовы к вступлению в НАТО. Такой четкий ответ, пусть и с последующими ремарками, наталкивает на подозрение в том, что мы опять можем пойти по ложному пути, при этом декларируя уже якобы выбранное направление в сторону Североатлантического альянса. По-прежнему будем идти в Европу не спеша. Есть ли такая опасность?

 — Если мы внимательно проанализируем все выступления Президента на эту тему начиная с весны прошлого года, мы убедимся, что наша страна видит себя в системе международной коллективной безопасности. Тема возможных отклонений от этого курса даже не обсуждается. Обратимся к самой Доктрине. Данный документ определяет стратегию безопасности на среднесрочную перспективу, а должностные лица на разных уровнях обязаны следовать этому документу и реализовывать его положения в практической деятельности. В статье 17 этой Доктрины четко обозначено, что основными целями Украины в сфере Военной доктрины есть совершенствование системы безопасности для защиты государства от внешних и внутренних угроз, восприятие Украины на международном уровне для соответствия критериям членства Украины в ЕС и НАТО. То есть данная цель закреплена нормативно. Есть перечень наших задач на ближайшее время и на среднесрочную перспективу с такой же четкой формулировкой реформирования вооруженных сил с целью достижения оперативной и технической совместимости с вооруженными силами стран — членов НАТО. То есть вектор НАТО у нас фигурирует и в заявлениях военно-политического руководства, и в самом документе Военной доктрины. Я привел только два примера, а их там намного больше. Такая же позиция закреплена и в других документах, в частности в Стратегии национальной безопасности. Однако нужно быть реалистами. Тот факт, что мы захотели интегрироваться в НАТО, еще не означает, что нас незамедлительно туда примут. Есть решения, которые принимает само НАТО по поводу своих будущих членов. Причем решение должно быть поддержано абсолютно всеми странами, которые уже являются членами этого военно-политического союза. Кроме того, существуют формальные процедуры, которым должно следовать государство, претендующее на членство в НАТО. Эти процедуры открыты, и в них четко прописаны этапы того, чего мы должны достичь не только в военной сфере. Там очень большой пакет требований, касающихся сферы дипломатии, экономики, законодательства и т. д. После того как мы будем соответствовать этим критериями, тогда можно будет говорить о какой-то детализации сроков. Доктрина предполагает достичь собственно совместимости Вооруженных сил Украины с НАТО к 2020 году. Сейчас же мы находимся на пути ее достижения. Если обратить внимание на опыт стран, которые уже стали членами НАТО, то их путь тоже не был столь быстрым.

 — В Доктрине звучит фраза: «агрессия РФ». У нас действует неоднозначная практика называть военные действия на востоке Украины АТО. В данном случае слово «агрессия» можно расценивать как признание нами того, что у нас идет именно война с конкретным противником в лице России?

 — В тексте документа речь идет не только о классической войне, но и широко описывается спектр способов воздействия, которые применила Россия против нашей страны.

 Соответственно, эта агрессия породила вопрос — какими нормативными рамками мы можем определить инструментарий реагирования на нее. Если составить список кризисных ситуаций, связанных с национальной безопасностью, то наше законодательство определяет следующие режимы реагирования: правовой режим военного положения, правовой режим чрезвычайной ситуации, кроме того, есть положение Закона Украины о борьбе с терроризмом, где есть такое понятие, как «специальный режим в районе проведения АТО». Напомним, целью АТО является прекращение террористической деятельности. То, что происходит на временно оккупированной территории Донецкой и Луганской областей, — это по своей сути не является классическими широкомасштабными боевыми действиями. Это то, что весь мир назвал симметрической войной. Проявлением этой войны является в первую очередь деятельность террористических формирований, а также скрытая и явная помощь им со стороны российских силовых структур. Вы практически не увидите на временно оккупированной территории Донбасса военнослужащего со знаками отличия российских вооруженных сил. Эти люди находятся там либо вообще под чужими паспортами, либо просто представляются добровольными наемниками. В такой ситуации наше государство выбрало из возможных способов реагирования на такую агрессию тот, который наиболее адекватен ситуации, то есть формат АТО. По большому счету, после того как в Закон о борьбе с терроризмом внесли соответствующие дополнения и существенно расширили полномочия субъектов борьбы с терроризмом, — каких-то особых ограничений для применения вооруженных сил в рамках АТО мы не имеем. Поэтому я бы не стал зацикливаться на том, что нам нужно военное положение или что-то другое.

 Более того, когда в обществе разгорелась дискуссия по поводу того, нужно ли было вводить военное положение, то многие популисты подхватили эту тему. Это делалось не потому, что нам нужен был режим военного положения, а потому, что кому-то нужно было что-то говорить. Тогда специалисты составили сравнительную таблицу из двух колонок с описанием того, что мы, силовики, можем в рамках режима военного положения и что мы обязаны делать, а с другой стороны — какие у нас есть полномочия в рамках АТО.

 Должно быть, для общества выбор в пользу военного положения оказался бы более ощутимым в плане негативных моментов. Ведь при военном положении у нас появились бы атрибуты вовсе не демократического государства, например цензура во всем информационном пространстве страны. Был бы запрет на некоторые виды общественно-политической деятельности, в том числе не состоялись бы некоторые выборы. То есть в таком случае было бы ограничено огромное количество прав и свобод граждан Украины. Рамки АТО, в свою очередь, дают необходимый набор возможностей для силовых структур, и при этом данный режим не так сильно ограничивает права и свободы общества.

«У РОССИИ ЕСТЬ ПОТЕНЦИАЛЬНЫЕ ВОЗМОЖНОСТИ РАЗВЯЗАТЬ ПРОТИВ НАС ШИРОКОМАСШТАБНУЮ ВОЕННУЮ АГРЕССИЮ»

 — Есть ли неафишируемая часть военной стратегии Украины?

 — Все гораздо проще. В государстве принята система оборонного планирования на краткосрочную, среднесрочную и долгосрочную перспективу. Каждому из этапов планирования соответствует определенный набор документов. К долгосрочному планированию в государстве относится Концепция развития сектора безопасности и обороны, Стратегический оборонный бюллетень. Сама Военная доктрина является документом среднесрочного планирования. Это аналог стратегии военной безопасности по опыту развитых стран мира. Эта Доктрина является отправной точкой для формирования других документов ведомственного характера, которые могут иметь различный гриф секретности. Например, в Доктрине появилось такое понятие, как стратегические коммуникации, которые подразумевают использование коммуникативных возможностей государства, в том числе и в сфере публичной информации, связей с общественностью, информационных и психологических операций. В данном случае мы не просто задекларировали такую область, но и получили задачу работать в этом направлении. НАТО к этому пришло несколько лет назад. Мы работаем над тем, чтобы дополнить стратегическими коммуникациями тот арсенал воздействия на противника, который у нас уже есть.

 Таким образом, в Доктрине нет никаких секретных положений, но в каждой статье и в каждом пункте есть требования к исполнению, что находит свое отражение в документах как развития силовых структур, так и их применения.

 Кстати, к достоинствам Доктрины можно отнести прописанные шесть основных сценариев, по которым со стороны Российской Федерации могут реализовываться агрессивные планы. К одному из этих сценариев относится полномасштабная агрессия России. Остальные пять сценариев больше относятся к форматам так называемой гибридной войны. А когда есть четко прописанные сценарии, то для военных гораздо легче формировать конкретные планы реагирования, предотвращения и сдерживания с нашей стороны. У нас есть арсенал методов по сдерживанию и предотвращению военной агрессии, включая дипломатические, экономические, информационные и, собственно, военные меры. При грамотном применении они эффективно сдерживают агрессора. Россия против нас готовила ряд сценариев, и то, что произошло сейчас, говорит о том, что самые агрессивные и масштабные сценарии они все же не решились реализовать.

 — Сейчас все говорят о войне в Сирии. На телевидении и в сети активно демонстрируются бомбардировки Россией сирийских городов. Мы рассматриваем подобный вариант развития событий, когда Россия масштабно применит против нас авиацию?

 — У России есть потенциальные возможности развязать против нас широкомасштабную военную агрессию. И такие планы они рассматривали. Думаю, что с повестки дня они их также не сняли. Однако любой план может быть реализован при наличии ряда условий. И одних только материальных ресурсов для этого мало. Есть, например, такой ресурс, который тяжело измерить — это боевой дух. На войне важно формирование устойчивого образа врага для объяснения цели военных действий. Как они в России объяснят своим обычным солдатам, кто для них является врагом? Набор аргументов про мнимых карателей и «хунту» уже приелся. Сдерживающим моментом является возможный уровень потерь, который они понесут, развязав широкомасштабную агрессию. При масштабной войне скрыть потери от своего народа уже не получится. Таким образом, здравая оценка потенциала украинской армии так же стала сдерживающим фактором для Кремля, вследствие чего они не решились на более активные действия. Весной-летом этого года я был заместителем руководителя АТО. Мы с определенной периодичностью получали информацию о том, что противник готовится к разного рода активным наступательным действиям. Нам приходилось действовать на упреждение. В итоге самое активное, на что в упомянутый период решился Путин и его окружение — это события под Марьинкой, где противник попытался начать наступательные действия с локальными целями. Мы проводили перегруппировки, наращивали рубежи обороны, готовили резервы и, подчеркну, не сильно скрывали готовность этих резервов, чтобы противник тоже видел, что в случае нападения может получить по зубам. Видимо, это сработало. Подчеркну, что тот потенциал, который сейчас находится в АТО — это уже совершенно не то, что находилось там в мае прошлого года.

«НАША РАЗВЕДКА РАБОТАЕТ С ПОЛОЖИТЕЛЬНЫМИ РЕЗУЛЬТАТАМИ»

 — Путин еще прошлой зимой объявил о своей Военной доктрине. Насколько наша сторона при разработке Доктрины учитывала прописанные задачи в Доктрине противника?

 — При разработке нашей Доктрины была собрана довольно-таки многочисленная группа специалистов. От каждого структурного подразделения Министерства обороны и Генерального штаба, военных ВУЗов и научных учреждений были представители, которые готовили свой раздел или отдельные статьи. Мы изучали, в том числе, и западный опыт. Естественно, мы просчитывали и возможные сценарии согласно российской Доктрины. Причем в первой части нашей Доктрины эти варианты угроз более чем детализированы. Там четко прописано, кем и как могут быть реализованы агрессивные планы. Учтен опыт временной оккупации Россией Донбасса и аннексии Крыма, милитаризация РФ оккупированных территорий вплоть до разведывательно-подрывной деятельности российских спецслужб. При формировании Доктрины мы изучали не только открытые, но и закрытые российские документы.

 — То есть был доступ и к засекреченной информации в России?

 — Наша разведка работает с положительными результатами. Не скажу, что мы читаем абсолютно все их документы, но мы достаточно обеспечены информационно для того, чтобы понимать, что думает враг и к чему готовится.

 — Во времена Януковича была избрана стратегия, направленная на укрепление внутренних войск, а не армии. Делалось это с целью физического обеспечения власти, то есть ее узурпации. Сейчас в некоторые дни я наблюдаю изобилие внутренних войск, в том числе Нацгвардии, в столице. Учтена ли в Стратегии, прежде всего национальной безопасности, угроза того, что нынешняя власть под видом необходимости укреплять оборону будет диспропорционально наращивать мощь внутренних силовых структур? Некоторые силы провоцируют к такому укреплению, чему свидетельствуют события под Верховной Радой 31 августа. Но и, как показывает горький опыт событий на Майдане, внутренние войска также могут быть использованы в ущерб национальной безопасности.

 — Внутренний враг по своей опасности не сильно отличается от внешнего противника. А силовые структуры — это не безропотная масса и пушечное мясо. Это люди со своими взглядами и убеждениями. Они понимают, что защищают страну от внешнего агрессора. Другое дело, когда некоторые политики пытаются использовать «военную тему» в своих целях. За последний год есть несколько примеров, как такие политики «приглашали» бойцов с передовой, внушали им различные императивы и использовали их в столице для попыток дестабилизации ситуации. Думаю, что на таких примерах люди тоже чему-то научились. Наше гражданское общество за последние полтора года сделало колоссальный шаг к повышению самоорганизации и ответственности, выработало механизмы самозащиты. Считаю, это общество не допустит узурпации власти какой-либо политической силой вообще. Не для того народ отстаивал свои интересы на Майдане. Однако я не исключаю, что некоторые деструктивные силы будут и дальше использовать в своих целях, например, ветеранов АТО.

 Здесь очень многое зависит от самого государства, которое должно работать на упреждение, не допуская афганского или вьетнамского синдрома. Для этого нужно укреплять социальное обеспечение участников АТО, максимально их поддерживать и адаптировать. Бойцы должны ощущать, что их ожидания по реформированию страны оправдываются. У этих ребят, которые слышали, как возле уха свистит пуля, обострено чувство справедливости. У многих из них на глазах убили товарищей. Нельзя допустить, чтобы они попали под влияние манипуляторов. Однако прежде всего это должно решаться на местном уровне, потому что они возвращаются в свои города, села, в конкретные коллективы, в семьи. Можно принимать множество законов, но если сама локальная среда на местном уровне не будет обеспечивать их ожиданий и потребностей, то сгладить поствоенный синдром будет крайне сложно.