«Золотой голос, держащий копье»

Жизнь и судьба Александра Аскольдова — россыпь сюжетов для серии увлекательных,  драматичных, трогательных и жестких фильмов. Любой жанр — на выбор. Безмятежное, отнюдь не босоногое детство, 37-й год, война, филфак МГУ, аспирантура престижного и богемного Литинститута, годы исследований творчества Булгакова, работа с самой (!) Екатериной Фурцевой, министром культуры СССР,  мечта о кино —  и обрезанные крылья, руководство  главным в «совке» киноконцертным залом «Россия», перестроечные надежды и их крушение, триумфальное шествие «Комиссара» по миру и полное его забвение на родине...

Мы встретились в доме, где жили Александр Яковлевич и его жена Светлана Михайловна. С  видом на Днепр, на разноцветный осенний Город. Это был последний киевский день для наших гостей, завтра они уезжали в Белокаменную. Пока суть да дело, болтали о земном — что успели увидеть, купили ли сувениры? Кто помогал выбирать сало — куда ж без него... Где? На Демеевском рынке? Правильно, Бессарабку следует обходить стороной. А это что за пакетик? Чай? Семена помидоров?!! Светлана Михайловна улыбается: «Это самая основная покупка, дочка живет в Швеции, просила привезти рассаду — очень любит сочные украинские помидоры, у них таких не бывает. Главное теперь — не забыть». Совсем не хотелось приступать к официальному интервью, но пришлось...

«ЕДИНСТВЕННЫЙ ПОКАЗ «КОМИССАРА» ПРОШЕЛ ПОД СВИСТ КОЛЛЕГ»

— Александр Яковлевич, юбиляров принято поздравлять весь текущий  год, что я с огромным удовольствием и делаю — от себя лично и от имени   читателей газеты «День». Долгой, активной вам жизни! И спасибо за поистине царский подарок киевлянам  — возможность посмотреть на большом экране легендарный фильм «Комиссар», который также отмечает круглую дату, 50 лет со дня окончания съемок.  А как вам пришла в голову идея делать в 60-е годы прошлого века дебютную работу на столь проблемную  тему — гражданская война, судьба  женщины-комиссара на фронте и история еврейской семьи?

— Я окончил  Высшие режиссерские курсы и готовился к съемкам совсем другой картины, где было всего два героя, на роли которых мы уже и актеров подобрали — Николая Черкасова и Бориса Чиркова. И вдруг  однажды приятельница  обмолвилась, что прочитала рассказ Василия Гроссмана «В городе Бердичеве», который ее очень тронул. Незатейливо пересказала сюжет, но заинтриговала меня. На следующий день я прочел этот рассказ — всего семь страничек! —  в библиотеке Союза кинематографистов. И решил снимать по нему фильм.

Сценарий «Комиссара» изначально был непроходной. Вы даже не представляете, сколько инстанций я обошел, чтобы пробить его! И везде мне говорили, мол, ты ведь  нормальный  мужик, дались тебе эти евреи...

— Слышала, что,  работая  над сценарием, вы уже знали —  роль комиссара  сыграет  Нонна Мордюкова. Другие исполнители также были ясны для вас?

— С самой первой минуты в моем представлении этой истории  однозначно существовали два  актера — Нонна Мордюкова (Клавдия Вавилова) с ее мощным талантом и Ролан Быков (Ефим Магазаник). Уникальный, универсальный, великий артист!  Мой  единомышленник. Мне сегодня его очень не хватает.

— А как вы нашли Раису Недашковскую?

— Жену Магазаника, Марию, должна была играть другая актриса. По просьбе моего приятеля режиссера Одесской киностудии Георгия Юнгвальда-Хилькевича я посмотрел рабочий материал его нового фильма, и мне там очень не понравилась одна артистка  (рыжие волосы, шлем, мотоцикл), показалась  фальшивой. Я ему так и сказал.

НОННА МОРДЮКОВА И РОЛАН БЫКОВ В ФИЛЬМЕ «КОМИССАР» / ФОТО С САЙТА VOKRUG.TV

А потом увидел эту тоненькую девушку в ресторане гостиницы, где все посетители не сводили с нее глаз. Звали ее Раиса Недашковская.  Вскоре мы с Раей улетели в Каменец-Подольский, сделали кинопробы, и я послал в Москву телеграмму, что роль Марии  будет играть другая актриса. В те годы провернуть подобную замену было непросто, поверьте. Но мы это сделали.

— Слухи о том, что  одна из  сцен в фильме Стивена Спилберга «Список Шиндлера»,  который вышел на экраны в 1993 году, практически идентична эпизоду в «Комиссаре», — домыслы или правда?

— Это правда. У меня где-то пылится статья из газеты «Таймс», где об этом написано.   В «Комиссаре» есть сцена, когда евреев ведут на смерть. Речь именно о ней.   Мы назвали ее «Проход обреченных». Когда приехали в Каменец-Подольский, выяснилось, что еврейская община не хочет идти с нами на контакт, поскольку недавно вандалы сожгли синагогу, и они просто не верили, что фильм на такую тему можно снять в нашей стране. Я не знал, что делать, и в отчаянии послал телеграмму секретарю ЦК Компартии Украины Скабе с просьбой о помощи. Не поверите, сверху поступило распоряжение «выделить по два еврея» с каждого предприятия. Но собранные для массовки люди все равно не хотели сниматься. И тогда пошла в бой любимица зрителей Нонна Мордюкова: «Как же вам не стыдно, товарищи евреи! Мы снимаем очень хорошую картину, и она обязательно выйдет на экраны!». В итоге, сцену мы сняли. И, собственно, из-за нее фильм положили на полку. Поначалу мне предлагали вырезать ее, заменить... евреев на другую национальность — татар, например. Я не пошел ни на какие компромиссы. «Комиссара» показали лишь один раз, в сентябре 1967 года под свист и улюлюканье коллег...

Меня уволили со студии с формулировкой «За профнепригодность», что зафиксировано в моей трудовой книжке. Исключили из партии. Обвинили в том, что совершил хищение государственных средств в особо крупных размерах, сняв клеветнический фильм. Абсурдные разбирательства затянулись на несколько лет и не привели ни к какому результату. В те годы действовал закон о тунеядстве, в чем меня могли уличить, и я уехал в Набережные Челны, на стройку КАМАЗа, где работал в бригаде плотников-бетонщиков. Первый секретарь Татарского обкома партии Фихрята Табеев узнал, что я кинорежиссер, и попросил снять документальное кино о стройке, обеспечил техникой, съемочной группой. Мы сделали  два фильма, один  из них назывался «Судьба моя — КАМАЗ». Мне кажется, он получился, потому  что я снимал не о заводе, а о людях, которые там работали.  Там, правда,  был эпизод о великой поэтессе Цветаевой, чья могила находится рядом, в Елабуге, что само по себе являлось крамолой в 1974 году.  Более того,  когда в Москве узнали, кто режиссер фильмов,  они бесследно исчезли. Меня арестовали, и избежать серьезных последствий помог тот самый партийный чиновник  из  Татарии,  по просьбе которого я снимал кино о КАМАЗе.

«ЭТО ФИЛЬМ О ЛЮБВИ, СТРАДАНИЯХ И НАДЕЖДЕ»

— «Комиссара» сняли с «полки» в годы  перестройки?

—  В 1987 году на Московский международный фестиваль приехало много знаменитостей — звезд мирового кинематографа и культуры: Ванесса Редгрейв, Де Сантис, Стенли Крамер, Габриель Гарсия Маркес, Роберт Де Ниро (он был председателем жюри). И я решил пойти на пресс-конференцию, посвященную теме запрещенного кино в СССР, где они присутствовали. В зал пропускали  строго по приглашениям, которого у меня не было. Но милиционер на входе почему-то ни о чем не спросил... Я пристроился где-то в уголке, почти задремал, а  когда один из иностранных журналистов задал вопрос, все ли запрещенные ранее фильмы сняты с «полки» и вышли на экран, и Элем Климов убедительно ответил ему, что с этой практикой покончено навсегда, встал и пошел к сцене, чтобы рассказать свою историю. До сих пор помню  перекошенные, побелевшие лица  коллег- «революционеров»...  На следующий день Михаил Горбачев, который также был противником фильма, принимал Маркеса,  тот передал ему просьбу гостей фестиваля показать  картину «Комиссар». В Доме кино вывесили крохотное объявление о просмотре, я тотчас  позвонил Рае Недашковской и сказал, чтобы она немедленно  выезжала в Москву.  Она примчалась. А потом все было, как во сне: показ «Комиссара» стал главным событием фестиваля — овации после просмотра, пресс-конференция, во время которой  мне сообщили, что  дано разрешение выпустить фильм в прокат, статьи и рецензии во всех ведущих газетах мира... Но, к слову, и после этого мои коллеги  Элем Климов и Андрей Смирнов  требовали, чтобы я вырезал из фильма сцену холокоста...

(К разговору присоединяется жена Александра Аскольдова — Светлана Михайловна):

— Когда «Комиссара» показали на Берлинале в 1988 году, где он получил  «Серебряного медведя» (выше него только Гран-при  «Золотой медведь». — Авт.), успех был такой, что мы просто по улицам не могли ходить — по всем каналам показывали сюжеты о фильме, интервью с Аскольдовым, Александра узнавали, брали автографы, благодарили за картину. А уже упомянутый режиссер Андрей Смирнов недавно в интервью московскому кинокритику Виктору Матизену рассказывал, что ему лично пришлось ублажать членов жюри фестиваля водкой и икрой, чтобы «выбить» этот приз Аскольдову, поскольку, мол, ему светил лишь какой-то второстепенный. (Кроме «Серебряного медведя» на Берлинале-88 фильм «Комиссар» был удостоен еще трех наград: приза Международной федерации кинопрессы — ФИПРЕССИ, Приза имени Отто Дибелиуса международного евангелического жюри и Премии международного католического киноцентра. — Авт.)  Не понимаю, что же ему до сих пор неймется, откуда такая безудержная ненависть?! Как это недостойно...

— «Комиссару» 50 лет — по канонам киноискусства он   должен устареть, но когда фильм  показали в сенате США, зал аплодировал стоя. Меня такая реакция очень порадовала. Ведь у картины  нет ни одной награды в нашей стране. Ни на одном отечественном фестивале она не принимала участия. Я не получил за фильм ни копейки.  Не пытаюсь вас разжалобить, поскольку у «Комиссара», хоть и сложная, но прекрасная биография: он  прошел по экранам   всех континентов, получил много международных наград — в Берлине, США, Израиле, Франции, Португалии, Нидерландах и других.  Я — академик Европейской киноакадемии, профессор семи разных университетов. Моим студентом был даже принц Уильям.

Фильм «Комиссар» куплен 41 страной мира. Когда мы с Раей были в Японии, и на следующий день после показа  ехали в метро,  во всех вагонах красовались огромные портреты Марии — Недашковской. Казалось бы, как японцы далеки от нашей истории, наших проблем, но ведь прочувствовали, поняли картину. Потому что «Комиссар» — не только о трагедии еврейского народа.  Он    — о любви. К детям, к женщине, к семье. О страданиях, надеждах и, в первую очередь, об ужасе братоубийственной войны. Это фильм-предупреждение.

«ПЕРВАЯ СТАТЬЯ О БУЛГАКОВЕ НАПИСАНА МНОЙ»

— Честно говоря, Александр Яковлевич, я искренне поражена, как у вас не опустились руки за (даже не годы!) десятилетия борьбы за «Комиссара». Никогда не жалели, что забросили литературоведческую работу ради кино? Вы ведь один из первых исследователей творчества Михаила Булгакова?

— У меня были счастливые времена учебы в университете. Потом — аспирантура Литинститута, где в то время учились замечательные ребята. Один из них — мой близкий товарищ Женя Евтушенко, который недавно ушел. Мы — аспиранты — вычитывали рукописи абитуриентов, за что нам платили какие-то деньги. Каждый хотел взять рукопись побольше, потому что оплата шла по количеству листов. А мне однажды подсунули  две тетрадочки со стихами, поскольку я неплохо разбирался в поэзии, и они меня поразили. Мы познакомились с девушкой, которая сдала стихи. Позднее я радовался и гордился, что не ошибся в поэте, которого «поцеловал» гений.  Звали девушку Белла Ахмадулина.   Роберт Рождественский, Чингиз Айтматов, Юрий Левитанский       — это была одна семья, объединенная огромной надеждой на счастливую и свободную жизнь. Вот сегодня мы существуем в тягучей, вонючей болотной воде, а тогда, после смерти Сталина,  каждый день приносил если  ни обновление, то надежду на него. Мы жили в атмосфере будоражащей — «поперла» мощная литература, стихи, откуда-то (он сидел) появился поэт Леонид Мартынов:

— Холст растрескивается

с хрустом,

И смывается всякая плесень...

Дело  пахнет искусством.

Человечеству хочется песен...

Начиналась «оттепель». Заведующим кафедрой в Литературном институте был необыкновенный человек, как мне представлялось тогда — очень древний. Абсолютно седой, с белой гривой. Оказывается, это я сейчас —  ископаемое, он тогда был моложе. (Смеется.) Старый большевик, очень известный в 20-х годах критик, друг Николая Павловича Хмелева, великого трагического артиста МХАТа, Павел Иванович Новицкий. Я рассказал ему, что хочу писать диссертацию о гражданской войне и русской литературе. И вдруг Новицкий говорит: «А знаете, копните Булгакова. Только я вам ничего не говорил. Никому ни слова!» Я не мог поверить своим ушам, поскольку Булгаковым увлекся еще студентом, но даже думать себе об этом запрещал — лишили бы мизерной стипендии, а то и вообще выгнали бы из университета. Потом у меня случились большие неприятности в связи с публикацией материала в защиту статьи Померанца «Об искренности в литературе», которую ярые оппоненты называли  контрреволюционной. У меня вся жизнь состоит из неприятностей, страшное дело! Пришлось планы о Булгакове отложить.  И вдруг сам Новицкий предлагает мне эту тему! 

Стал копать. Нигде ничего. Тогда я  прибежал на переговорный пункт, там в те годы лежали телефонные книги, и стал звонить всем однофамильцам Михаила Булгакова. Кто-то бросал трубку, кто-то посылал, и вдруг: «Я — его вдова». Елена Сергеевна  жила недалеко  от нас, и мы со Светой,  прихватив кастрюльку с шашлыком, в тот же вечер были у нее. И затем много  лет подряд я дневал и ночевал в этом доме. Первая статья о Булгакове принадлежит мне. Называлась она «Восемь снов». Опубликована в журнале «Театр». Материал был небольшой, но шумный и сенсационный. Ведь о Булгакове в те годы только слышали, никто ничего не читал. Мы собирали с Еленой Сергеевной  архив, а рукописи «Мастера и Маргариты» даже лежали у нас дома, в коммунальной квартире,  спрятанные под кроватью. Она летом на два месяца уезжала из города, а в Москве начала 50-х процветал бандитизм, грабили квартиры.

— Какое произведение  Булгакова вам ближе всего?

— Трудный вопрос... Я вообще влюбчив. Единственное, вот «застрял» на этой девушке... (С улыбкой смотрит на Светлану Михайловну.)

Меня ваш коллега спросил вчера: «Булгаков как Бальзак? Или как Чехов?» Думаю, ни то ни другое... Мне кажется, нынче существует преувеличенное представление о таланте Булгакова. Это мое ощущение. Он — крупный, хороший писатель, но... Не могу выделить что-то конкретное. Мне нравится  его драматургия.

Сегодня многие восхищаются Булгаковым, у каждого второго —  любимая книга «Мастер и Маргарита». Ну, не может быть понят писатель таким количеством людей! Я не против  поклонения — восхищайтесь. Однако все сложнее.

Я очень любил «Дни Турбиных». Может, пьеса и не совершенна, но, безусловно, это одно из самых сердечных произведений русской литературы. В 1954 году ее поставил Михаил Яншин  в театре Станиславского. Кстати, в том спектакле дебютировал актер, который потом стал любимцем миллионов. Женя Леонов — Лариосик. Это было замечательно! Наивно и хулиганисто! Он фантазировал. Елена Сергеевна терпеть не могла, когда переставляли слова в спектакле — просто  приходила в неистовство! А Леонову все было позволено. Мы обычно сидели вдвоем в нехитрой директорской ложе, я возмущался его вольностями, а Елена Сергеевна говорила: «Сашенька, не сердитесь, ему можно, он очень талантлив!» Хороша была и   Елена Турбина — ее играла актриса Лиля Гриценко. Родная сестра  Николая Гриценко, очень талантливая, на мой взгляд.

Спектакль был удивительный — я видел его раз 20 минимум. Бывало, работаем с Еленой Сергеевной, устанем к вечеру, она и говорит: «Сашенька, может, нам  плюнуть на все и пойти в театр? По-моему, сегодня «Турбины». Мы шли смотреть, знали спектакль наизусть, но его магия завораживала!

Потом была создана литературная комиссия по наследству Булгакова, возглавлял которую Константин Симонов. Елена Сергеевна на заседания не ходила, я был ее нелегальным заместителем, портил со всеми отношения. (Смеется.)

— Вы вообще конфликтный человек?

— Да конечно! Особенно спорил с Симоновым, хотя по молодости лет (Светлана не даст мне соврать) он мне очень нравился. Симонов был необыкновенно «вкусным» мужчиной -  обаятельный, не пошляк. К тому же я знал наизусть все его стихи:

— Письма пишут разные:

Слезные, болезные,

Иногда прекрасные,

Чаще – бесполезные…

Я не просто спорил с Симоновым - цапался, он меня успокаивал… Но мы немало сделали в той комиссии.

— Вы дружили с  Владимиром Басовым. Не с вашей ли подачи он снял  «Дни Турбиных»?

— Нет, это случилось уже когда я перестал заниматься Булгаковым. Недавно посмотрел отрывки – терпимо, но это - не Булгаков. И далеко не лучшее, что сделал Басов. Подбор актеров не точный: разве Андрей Мягков – Алеша? А Валя Титова, жена его последняя, - Елена Турбина?..  Несчастливый человек он был, ему жизнь портили женщины, а личность необыкновенная, выдающаяся!

—  Однако Лариосик хорош, правда?

— Не очень. Он – украинский актер, вот вы его и поддерживаете.

— Ни в коем случае. Мне Сережа Иванов очень нравится в этой роли.

— Он замечательный у Леонида Быкова. Вообще «В бой идут одни «старики» - чудесный фильм, согретый сердцем одного человека. Сейчас, правда, его изуродовали цветом, раскраской.

«МОЙ БУЛГАКОВ СЕГОДНЯ  МАЛО КОМУ ИНТЕРЕСЕН»

— В нынешний короткий визит в Киев вы провели два творческих вечера — в Доме кино и Музее Булгакова. Довольны тем, как прошла встреча?

(В разговор включается Светлана Михайловна):

— Хорошо прошла, тепло. Хотелось, правда, поближе познакомиться с сотрудниками, рассказать им то, что кроме Александра Яковлевича никто не знает. Он ведь привез ксерокопии писем Елены Сергеевны, два письма самого Булгакова к Сталину, к правительству — желательно было их прокомментировать. Рассказать об истории дарственной надписи Елены Сергеевны Аскольдову: «Дон Кихоту Саше в память сегодняшнего дня. Май 1957 года» — это же интересно, не так ли?  Вспомнить о  ней... Она ведь была не только женой Булгакова, но и личностью неординарной. Например, уже в пожилом возрасте, оставшись одна, очень следила за собой, и многое умела делать своими руками. «Мишуши», как она говорила. Меня научила готовить масло для лица — мы натирали детское мыло, наливали туда глицерин, расплавляли на паровой бане. Когда эта маса остывала, она превращалась в жесткий крем, похожий на мыло, и мы им умывались. Время ведь было непростое, денег в доме немного.

Елена Сергеевна любила красивые вещи, всегда была хорошо одета. У нее одной из первых появилась модная шуба, полосками, вы даже не знаете о таких... Делала на заказ высокие сапожки, изумительной красоты. Ее мастера потом с помощью моей подруги получила Майя Плисецкая. У меня тоже такие сапожки были: помню, мы пришли в Дом кино, еще старое здание, я поднималась по лестнице, а все, кто стоял внизу, смотрели на них...

— (Александр Яковлевич — с улыбкой): Может, не на сапоги?..

Действительно, мне есть что рассказать о Елене Сергеевне. Восемь лет мы вдвоем собирали архив Булгакова, а потом его украли люди, которые были вхожи к ней в дом, и она им доверилась. У нее ничего не было, кроме персональной пенсии, утвержденной Сталиным. Как Сталиным?! — кто-то спросит. — Сталиным, который травил Булгакова?.. Все не так просто.  Никто из специалистов, по большому счету, знать не хочет, что происходило в то время. А если порыться в архивах прессы, вы найдете некролог в «Литературной газете»: «Умер великий писатель...» Сегодня так не пишут. Во МХАТе выходила многотиражка, очень содержательная — целый номер был посвящен Михаилу Булгакову. Там  отклики всех известных писателей. Необъяснимо, правда?..  Мне хотелось, чтобы специалисты обратили на эти факты внимание. У меня есть ксерокопии всех документов. Но никому, похоже, это не интересно... Недавно, кстати, в одном журнале было напечатано письмо Елены Сергеевны «некоему» Александру Яковлевичу... (Язвительно.) Сноска: личность адресата не установлена...

Это делается намеренно. Ну как можно в Москве, где все знают, что я собирал архив писателя, не установить личность адресата?! И не буду же я, расталкивая всех локтями, кричать: «Это я! Я — исследователь творчества Булгакова!»

«ВОЗВРАЩЕНИЕ В ГОРОД ДЕТСТВА — НЕЗАБЫВАЕМЫЕ МГНОВЕНИЯ»

— Александр Яковлевич, Киев для вас ведь не только встречи с друзьями и зрителями, но и путешествие в детство, которое вы здесь провели? Готовясь к интервью, я прочитала, что когда арестовали вашу маму (отца забрали раньше), вы, совсем маленький, поняли, что придут и за вами. Убежали ночью из дома к друзьям родителей. Была весна, цвели каштаны... С тех пор вы не любите этот запах. А какой он тогда, запах вашего детства?

— У меня было два разных детства. Одно счастливое — несмышленыш. И весна 1937 года... У меня странная память. Помню, как мы с нашей домработницей — старой кержачкой, сибирячкой, преданной няней — пошли в церковь, и меня там окунали в купель. Мне было два года.  И я  был в ужасе — все блестит, холодная вода, штанишки куда-то пропали... Няня мне сказала: «Папе с мамой не говори!» И я не сказал.

Сохранились сибирские фотографии: наша банда, дворовые мальчишки, все в обдергушках каких-то, а у меня рубашечка хорошая, кепочка... Хотя жили скудно. Бандитизм в Сибири был страшный в то время, мама на работу с наганом ходила. Потом она тяжело заболела — крупозное воспаление легких, врачи считали, что не выживет. Лечить было нечем, маме давали какое-то красное вино. Квартира у нас была большая, абсолютно пустые четыре комнаты. И собачка по кличке Жулик.

Папа находился в Москве, мама умирала, я с няней спал в другой комнате,  и к нам пришли бандюганы — вычистили все, что было в шкафах, до тряпочки... Но маму не тронули — она стонала, была без сознания. И меня не тронули. Отец приехал из Москвы, а потом от Орджоникидзе, который ценил его (папа был героем Гражданской войны и крупным хозяйственником), пришла передача товарным вагоном — трусики, маечки, ботиночки... И еще он прислал мне педальную машину. Это было счастье! Я гонял на ней по пустой квартире! Вот это помню.

— А каким вы увидели Киев сегодня?

— Я всегда испытываю волнение, особенно в последнее время, когда приезжаю в Киев. Это действительно город моего детства. С ним связаны самые счастливые годы жизни. К великому сожалению, время безжалостно — многих своих друзей уже не встречаю. Это грустно.

Мало что узнаю. В один из приездов мы с Николаем Мащенко и Юрием Ильенко гуляли по городу, и я захотел найти улицу, на которой жил когда-то и был счастлив. Они говорят: «Не найдешь, все очень изменилось».  А это Ольгинская улица, ее все знают... А потом вдруг увидел неразбитый старый фонтан около Театра имени Ивана Франко. Вспомнил, что на Татарке я запускал игрушку, сидя на бордюре именно этого фонтана! И был счастлив, что встретился с ним, а фонтан встретился со мной.  Незабываемые мгновения жизни.

В этот раз мне очень понравились люди. Я увидел думающих, доброжелательных киевлян. Хорошая молодежь. Без уныния, подавленности. Главные впечатления — ощущение мирного города. Я понимаю, что они обманчивы. Практически каждая украинская семья соприкоснулась с трагическими событиями, которые происходят в Украине уже несколько лет.

Давать оценку ситуации я не буду. Не хочу иметь отношения к тем безобразиям, которые творят мои современники. Это мой протест. Моя позиция. Я сегодня не участвую в политической жизни России,  хотя всю жизнь делал это — мне неинтересно. Совсем не страдаю от того, что меня там не любят. Серьезно не любят.

И О ГЛАВНОМ

— Но у вас же есть и друзья?

— Это разные вещи. Мои друзья —  Юрий Норштейн, Рая Недашковская, люди, не имеющие отношения к кино, журналисты, некоторых уже нет — моя гордость.  Других не держим. Я об ином. Чтобы я ни делал, около меня оказываются процветающие прохиндеи, которых с радостью принимают и на Западе, и в Украине, где угодно... Но я им не завидую.

(Разговор подхватывает Светлана Михайловна):

— 17 июня у Александра Яковлевича был юбилей — 85 лет. По телевидению показали программу с его участием «Линия жизни», снятую пять лет назад. Обычно  в таких случаях после передачи демонстрируется фильм юбиляра. И на сей раз в эфир поставили картину с главной героиней «Комиссара» Нонной Мордюковой. Но фильм Никиты Михалкова! Который, к тому же, был показан в предыдущий день на том же канале... Это беспрецедентная наглость, безродность человеческая! Ниже низкого и очень примитивно... 50 лет прошло, а они не могут успокоиться.

— Моя жизнь сложилась не очень счастливо, и одновременно — очень счастливо. Потому что я сделал то, что хотел. Мне никогда не было важно, какие у меня ботинки — всегда был вдохновлен идеей, имел убеждения, и они держали меня на плаву.

— Вы ведь еще и успешно преподаете. Что именно читаете студентам?

— Сейчас я преподаю «Долготерпение».  У меня есть ученики:  одной — полтора года, второй — четыре с половиной. (Смеется.) У нас правнуки.

— И под занавес. Я верю, что имя, фамилия человека в определенной степени влияют на его судьбу. У меня даже был телепроект под названием «Имя». Александр — «защитник», «оберегающий муж», о чем вы, конечно, слышали. И это — о вас. А  что означает фамилия Аскольдов, знаете?

— Нет.

— Аскольд (со скандинавского) — «золотой голос, держаний копье». Неожиданное сочетание.  Мне даже показалось мистическим такое толкование: ведь вы — перфекционист, все, за что  брались в своей жизни,  делали по высшему разряду. Не перевирали ноты, не фальшивили, не занимались плагиатом.  И в то же время, чтобы разобраться в партитуре жизни,  вам всегда приходилось бороться,  преодолевать препятствия.  И удавалось. «Копье» оказалось кстати.

— Только мою жену не учите держать копье! (Смеется.)