Вернуться с рассветом

Полнометражный дебют крымскотатарского режиссера Наримана АЛИЕВА «Домой» (Evge) покажут в программе «Особый взгляд» 72 Каннского кинофестиваля, начинающегося через неделю

«Домой» начинается с почти идеального пейзажа — безлюдный плоский берег, синяя лодка, утреннее море — некурортный степной Крым. Долгий идиллический общий план. Но это не начало, а конец истории.

Потому что в следующем эпизоде — оператор Антон ФУРСА равно убедителен и в интерьере, и на натуре — пространство кадра сворачивается в коридор больницы с болезненно мигающей лампой, от которой не может отвести взгляда киевский студент Алим (Ремзи БИЛЯЛОВ) — пока мимо него не провозят на каталке обнаженное тело молодой девушки. Завязка — смерть. История — путешествие с мертвецом.

Героев двое: крымские татары Алим и его отец Мустафа (Ахтем СЕИТАБЛАЕВ) Бекировы. Они приехали за телом старшего сына, Назима, добровольца, убитого под Песками в Донецкой области. Отец хочет любой ценой похоронить Назима в Крыму. Алим его не очень понимает, и все же присоединяется к путешествию.

Нариман родился в Крыму в 1992 году. В 2014 закончил Киевский национальный университет театра, кино и телевидения им. Карпенко-Карого по специальности «кинорежиссер». Был соучредителем и куратором программы игрового кино в общественной организации молодых кинематографистов «Современное украинское кино» (СУК).

Его короткометражный триптих «Крымские истории», снятый на полуострове, составили новеллы «Вернуться с рассветом» (Tan Atqanda Qaytmaq 2013), «Тебя люблю» (Seni Sevem, 2014), «Без тебя» (Sensiz, 2015). Все короткометражки — это драмы отношений из жизни народа кырымлы. «Вернуться с рассветом» — о разрыве между отцом и сыном, который уходит в большой мир. «Тебя люблю» — хрестоматийная коллизия невозможной близости между крымским татарином и девушкой-славянкой. «Без тебя» — рассказ о родственной любви, о потере, о памяти, посвященный брату режиссера.

«Домой» объединяет все эти мотивы, а  также — роман воспитания, роуд-муви (в переводе с английского оригинала буквально — «фильм-путешествие») и семейная драма.

Роуд-муви здесь в первую очередь — формообразующий прием, оболочка, предназначенная для других вещей. Этот жанр нашим кино толком не освоен, и тем приятнее, что его требования Алиевым соблюдены без заметных усилий. Есть — в нужных местах — замедления и резкая эскалация событий, есть сюжеты-ответвления, помогающие лучше раскрыть героев, наконец, главнейшее — есть филигранный монтаж, который задает ритм путешествия; Алиев в этом особенно хорош.

Драматургический движитель «Домой» — столкновение контрастных характеров отца и сына. Мустафа-Сеитаблаев поначалу — строгий крепкий мужчина, авторитарный и патриархальный, скупой на чувства — только в морге позволяет себе слезу. Алим-Билялов — инфантильный бунтарь, который набрал столичного лоска, но, столкнувшись с совершенно новыми обстоятельствами, явно теряется и до определенного момента остается в тени.

Сеитаблаев на сегодня — один из самых плодотворных украинских режиссеров. Впрочем, его актерский талант достоин не меньшего, а даже и большего внимания. В «Домой» ему пришлось развивать своего персонажа от уверенного и агрессивного мачо до уязвимого, стареющего прямо на глазах, невероятно уставшего человека, который под конец уже ничего не контролирует. У Алима, соответственно — противоположное направление развития, при этом режиссер делает линию взросления максимально, иногда в прямом смысле болезненной — до крика, до крови; Билялов в целом тоже справляется. Но фильм не получил бы нужную смысловую глубину, если бы остановился только на семье.

Сюжет о недозволенном, никем не одобряемом захоронении как поступке личного мужества, акте достоинства существует уже не одну тысячу лет, имея исток еще в античном мифе об Антигоне; недавнее впечатляющее воплощение — отмеченный «Оскаром» венгерский фильм «Сын Саула» (2015). Декорации разные, суть одна: ритуал разрывает рамки догмы, перевешивает внешний порядок, личные привязанности, страхи.

То, что начинается как межпоколенческий конфликт, становится разыгранной в одной семье драмой целого народа, у которого уже второй раз в новейшей истории пытаются забрать родину. Именно поэтому Алим наконец принимает правду Мустафы, а то, что кажется отцовским самодурством, становится целью почти метафизической, объединяющей отца и сына.

Но и это еще не конец. Конец — это осознание — катастрофическое, трагическое — Алимом того, что все непростое путешествие было для него инициацией не просто во взрослую жизнь, а в положение главы рода. Принятием колоссальной ответственности как завершением детства. Частное становится общественным, чтобы снова стать частным. Но эта частность имеет вес предписания судьбы. Ее не избежать.

Еще несколько утренних лучей.

Еще несколько метров.

Еще несколько шагов.

Домой.

А проте: ми ще повернемось

бодай — ногами вперед,

але: не мертві,

але: не переможені,

але: безсмертні.

В статье процитировано стихотворение Василия Стуса

Нариман Алиев: «ПОСЛЕ ЗАВЕРШЕНИЯ СЪЕМОК Я ПОДУМАЛ, ЧТО ВСЕ МОГЛО БЫ БЫТЬ ГОРАЗДО ХУЖЕ»

О ЧЕМ

— Как появился этот фильм?

— Идея принадлежит моему другу Новрузу ХИКМЕТУ. Он как-то мне сказал, что хочет написать историю о путниках, издалека везущих родного человека, чтобы похоронить на родине. У меня эта тема тоже засела в голове, я написал концепт и с разрешения Новруза начал разрабатывать. Где-то год работал над тритментом, над расширенным сюжетом, пытался найти конфликт, выход из ситуации, послания, которые можно туда заложить. На этом этапе мы начали сотрудничать с продюсером Владимиром ЯЦЕНКО. Очень помогла в развитии сюжета международная тренинговая программа Midpoint Future  Launch. Нас туда отобрали из 9 проектов. Прошли 4 сессии в разных странах. Мы имели хорошего ментора Павела ЛЕХА — он сейчас преподает в Калифорнии сценарное мастерство. Очень полезный опыт.

— Как это работало?

— В первую очередь нас спрашивали: о чем ваше кино? Что вы хотите сказать? Мы очень долго обсуждали все бэкграунды, шлейфы, предпосылки, чтобы понять, о чем все же история, кто эти герои, ставили вопрос не о сюжете, а о том, откуда он проистекает. Для определения конфликта, понимания сценария это очень сильно помогало. Раз за разом мы с соавторкой сценария Марысей НИКИТЮК все ближе подходили к структуре, которая нас удовлетворяла.

— Кстати, в чем вклад Марыси?

— Она хорошо работает с чужим материалом. Не всякий так умеет. Когда она только начала углубляться в тему, то полностью иначе ее воспринимала, а тут еще я со своим восточным воспитанием, с сильной любовью к родине, с серьезными семейными привязанностями. Все это помогало нам искать конфликт в сценарии и определять что-то посередине, намечать полутона — ничего черно-белого. Мы дискутировали на стадии написания сценария, но впоследствии получалось найти то, к чему я, например, не был готов, как и то, что ей не было близким. Очень хорошая коллаборация.

— Теперь, когда фильм готов — о чем эта история?

— Очень часто не получается вербальное описание идеи. Мне до сих пор ее сложно сформулировать... Вот пословицы, народные афоризмы — это идеи. Для «Домой» я такой пословицы не нашел. Для меня это кино о силе корней. О принятии своего. То, что воспитывается с детства, всегда остается с тобой, куда бы ты от этого не убегал, как бы ты это не отталкивал. Поэтому «Домой» — о становлении личности подростка и об ощущении того, что то, что было до тебя — очень важно. Это не перечеркнуть.

— Но верность корням в итоге приобретает трагический характер...

— Это — способ донесения. Достаточно, может, провокационный, но часто именно через трагедии мы понимаем какие-то важные вещи. Я в этом убедился на собственном опыте, когда 9 лет назад погиб мой родной брат. Когда тебе 17, ты король мира, считаешь, что тебе все по силам. Но когда сталкиваешься с необратимым, это резко ломается. Момент взросления. Заново приходится искать все смыслы. Начинаешь по-иному смотреть на вещи.

РОД

— Сейчас поймал себя на мысли, что «Домой» на самом деле — о погребении не брата, а отца.

— По драматургии получилось так, что функция главного героя от отца постепенно переходит к мальчику. Этот переход тоже можно сформулировать как идею: передача эстафеты новому поколению. И для отца как для главы семьи было важным собрать семью вместе. Он не умеет, не знает, как это сделать, но это его сверхзадача: объединить ее любым способом. Молодой человек принимает на себя ответственность и вступает на этот путь, и память предыдущих поколений живет теперь в нем.

— Должен отметить, что во всех ваших фильмах сюжет семьи превалирует.

— Опять-таки — личный опыт. Ценности, заложенные во мне. Это то, о чем мне важно говорить. Когда я учился, мой художественный руководитель Олег ФИАЛКО просил снимать то, о чем я знаю. Он не рассказывал мне о драматургической структуре, о визуализации, о символике, зато настаивал: «Делай то, что ты знаешь». Это основное в обучении, особенно когда тебе и 20 нет. Потому что, повторяю, в таком возрасте тебе кажется, что можешь все, и пишешь истории о вещах, о которых понятия не имеешь, и они не получаются. А почему не получаются? Потому что не имеешь личного соприкосновения с материалом. А чтобы внешний материал переделать под себя, найти в нем смыслы, создать из него жизнеспособный конструкт, нужен огромный профессиональный и личный опыт. Поэтому становление в режиссуре для меня происходит через личный опыт и ценности, заложенные во мне.

— Но этот опыт, кроме смерти брата, имеет какие-то прямые параллели в фильме?

— Это собирательные образы. Что-то я видел у родственников, что-то — у друзей, у знакомых, даже у прохожих. Никто из нашей семьи не имеет отношения ни к кинематографу, ни к творческой деятельности, впрочем, у меня отношения с отцом прекрасные. Он меня всегда поддерживал. Например, когда я в 16 лет уехал в Киев учиться. Не было уверенности в том, чем я буду заниматься, как буду зарабатывать на жизнь. Но они меня с матерью легко отпустили и всячески помогали, создавали все условия, даже когда случился кризис понимания того, куда я попал и чем мне заниматься. На 2—3 курсе, когда начинаешь узнавать, что же такое кино на самом деле, я их спросил: «А зачем вы меня отпустили?» Потому что это бессмысленная штука, беспросветная даже, как мне тогда казалось.

— Известное явление: кризис второго курса.

— Да. Студенты, тоже учившиеся на режиссуре, рассказывали мне, как родители их не поддерживают, как они против этого. Я их не понимал, потому что никогда с таким не сталкивался. Так вот, когда я спросил своих, почему меня отпустили, они ответили: «Ты бы тогда всю жизнь говорил, что у тебя не было возможности себя реализовать». И это благородно. Они всегда мне говорили: «Если у тебя не получится, возвращайся и занимайся, чем хочешь». Такая поддержка воспитывает в тебе личность и уверенность в том, что ты все делаешь правильно, даже если у тебя что-то не получается. Это центр моей силы. Поэтому я благодарен родителям, а еще родственникам, которые мне всячески помогали на съемках короткометражек, да и сами у меня снимались. Поэтому, возвращаясь к вопросу о теме семьи, конечно, есть рефлексия об этом уже как у режиссера.

ПРОЦЕСС

— Первый полный метр — серьезный вызов. Что вы открыли для себя во время этих съемок?

— У меня не было опыта с большой командой, с такими массивными подготовительным и монтажно-тонировочным периодами. Все казалось достаточно новым. Но, опять-таки, имел хорошую опору в лице продюсера, который сделал все, чтобы я чувствовал себя уверенно. После завершения съемок я подумал, что все могло быть гораздо хуже. Все кризисы мы проходили достаточно плавно и быстро принимали решения. Это, конечно, процессы затянутые и иногда даже скучные, но необходимые. Перед съемками все пошло даже слишком быстро. Съемки тоже были очень насыщенными, но команда спасала. Ведь кино — командная работа, режиссер — это менеджер, который направляет общее движение к результату. Команда доверяла и относилась с уважением. Поэтому есть ощущение, что все прошло достаточно легко, хотя и с примесью страха: если все так легко, то не туда движемся, ведь творчество — это сопротивление, конфликт. Но когда собирается группа единомышленников, которым тоже есть что сказать — то режиссеру гораздо легче, он все это просто корректирует. Мне здесь очень повезло.

— Какие актеры и актрисы вам нужны?

— Те, которые мне, опять-таки, доверяют, принимают мое видение истории. У меня снимались Ахтем Сеитаблаев, известный в Украине как актер и режиссер, авторитетный человек на площадке, и Ремзи Билялов — мой двоюродный брат. Но этих двух людей объединило доверие. Ахтему был сам материал близок. А Ремзи — мой братишка.

— Вы авторитарны с актерами?

— У крымских татар есть пословица: «Кричи на свою дочь, чтобы невестка знала». У нас с Ахтемом была договоренность, что я с Ремзи веду себя строже, а он это смягчает.

— Добрый и злой полицейский.

— В определенном смысле. Когда было необходимо повысить напряжение на площадке, я это делал с помощью Ремзи (смеется). Чтобы другие понимали, что происходит что-то не то. Но в конце съемок все уже настолько друг друга чувствовали, что у меня был минимум правок. Мы вошли в определенный ритм, в материал, и на этой инерции доехали.

Я четко понимаю, чего я хочу. У меня не получается с актерами импровизировать. Есть авторы, которые умеют так настроить актера, отпускают его в свободное плавание, и он там действует. Режиссер видит то, что надо, и берет это. У меня были такие попытки, но это не всегда происходит. Здесь еще и артисты особые нужны. Все очень индивидуально.

— Вы можете назвать свой режиссерский стиль сформировавшимся?

— Нет, не могу. Есть определенный почерк. Но называть мою режиссуру уже сложившейся рано. В картине есть моменты, когда не нашлось сценического решения, есть неправильно расставленные акценты, есть колебания по материалу, над которыми еще нужно работать. Но эти колебания как раз и формируют тебя как режиссера. Еще надо проделать огромную работу над ошибками.

ПЛАНЫ, ТЕХНОЛОГИИ, КОМЕДИИ

— Какие планы у вас сейчас — кроме Канн, конечно?

— У нас с продюсером уже подписано соглашение о намерениях на второй полный метр, провели несколько раундов переговоров, но еще не готовы объявить. Еще продолжаются поиски того, во что мы будем готовы войти на следующие 3—4 года.

— Напоследок: остались ли у вас какие-то увлечения вне кино?

— Очень интересуюсь футболом, больше его тактической частью, чем физикой, а также — мобильными и портативными технологиями, экономикой — стараюсь изучать, она мне интересна. Люблю музыку, немного играю на пианино и гитаре, сейчас забросил, но это то, что мне помогало в юношеском возрасте. Еще очень люблю американские ситкомы (situation comedy, sitcom — телевизионная комедия ситуаций, зародившаяся в США. — Д.Д.). Это отдельная замечательная традиция, которая, к сожалению, никак не появится у нас. Это все дает мне возможности отойти и расслабиться.

— Удачи вам в Каннах.

— Спасибо.