Нескорена квітка

Она действительно была душой украинского шестидесятничества. Алла Горская — любящая жена и мать с нежным, ранимым сердцем художника... А ее бескомпромиссность и мужество в отстаивании собственных убеждений, жертвенность и патриотизм до сих пор остаются образцом для каждого небезразличного сердца. Алла Александровна Горская — не только выдающийся мастер, уникальная, неповторимая личность. Ее отношение к жизни является настолько свободным от убогого меркантилизма, что это до сих пор выделяет ее среди единомышленников-шестидесятников — даже при том, что талантливых, незаурядных людей там поистине были достаточно. Горская и в этой среде была неугасающей, горячей звездой. Как вспоминает Людмила Семыкина, прекрасная художница, творческий единомышленник Аллы, тоже шестидесятница, «Алла была чрезвычайно красива, блестяще воспитана, интеллигентна, она гордо ходила, ни одного движения не делала без смысла... Она была поэтической, философской по сути, к ее сердцу очень близко припало национальное возрождение, которое стало смыслом ее жизни, и она была абсолютно спокойна относительно быта».

К 90-летию со дня рождения Аллы Горской (18.09.1929—28.11.1970 гг.) издательство «Клио» (директор Вера Соловьева) при поддержке Музея шестидесятничества, Фонда им. И.Багряного (США), Союз украинок Америки, Конгресса национальных обществ Украины подготовило книгу-альбом «Спалах перед світанком» (свыше полутора сотен фотографий, цветных репродукций работ Аллы — в то же время это и короткое жизнеописание художницы; составитель Елена Лодзинская). Это — не дань почтенной дате, а воплощение потребности думать об этом удивительном человеке.

Несомненно, одно из высочайших творческих достижений Аллы Александровны — выполнение витража к 150-летию Тараса Шевченко в столичном университете, который носит его имя. Вот как пишет об этом Людмила Семыкина: «Была самоотверженная, вдохновенная и бесплатная работа (потому что никаких авансов нам не выплачивали), когда с утра до вечера работали (имеются в виду Алла Горская, Афанасий Заливаха, Людмила Семыкина, Галина Севрук. — И.С.), перенося изображение на стекло, и спали просто на столах в актовом зале университета. До нас доходили слухи, что из Москвы поступило указание праздновать 150-летие Шевченко так, чтобы не пробудить национальный подъем, то есть формально, «для галочки». Приходили и звонили какие-то полузнакомые и незнакомые люди, которые предупреждали, что витраж не будет воплощен, но мы на это не обращали внимания. Выполнили только центральную часть витража. Левую и правую части триптиха — «Бандурист» и «Материнство» — решили доделать после празднования. Идея использовать цитату из Шевченко «Возвеличу отих малих рабів німих, я на сторожі коло них поставлю Слово» возникла в последний момент и принадлежала Афанасию Заливахе. Цитату написали легкой и светлой старославянской вязью».

Было совершено преступление против украинской культуры... На рассвете одного из весенних дней 1964 года художники, которые работали над витражом, увидели ужасающую картину: работу демонтировали, чтобы потом, разложив обломки витража в Союзе художников, устроить авторам судилище. Тогда Аллу исключили из Союза художников.

Поражает, что дело украинского национального возрождения в конечном итоге восприняла как неотъемлемо свое, и так — до гибели: Алла сознавалась в письме к заключенному Афанасию Заливахе в феврале 1968-го, что «впервые понятная без всякого кокетства, что скоро умру»... Интересно, человек, который вырос в полностью русскоязычной семье. Алла родилась в Ялте; ее мама, Елена Давыдовна, из зажиточного крестьянского рода Бессмертных, отец, Александр Валентинович Горский, участник I Мировой, бывший красноармеец, в 1920-е годы работал помощником театрального режиссера в Виннице и Житомире, активная профсоюзная и комсомольская деятельность, вступление в ВКП(б) открыли ему путь к блестящей карьере (был директором Ялтинской кинофабрики, а в 1932—1934 годах работал в Москве на ответственной должности в кинопроизводстве) — следовательно, семья избежала ужасов Голодомора... Однако не избежали Алла, ее мать и брат, который погиб на войне, ада ленинградской блокады 1941—1943 годов (две страшных зимы на пайке служащего и совсем мизерный иждивенческий паек... Алла до конца дней своих не рассказывала об этом, будучи человеком чрезвычайно открытым и коммуникабельным).

И вот, зная, что эта исключительно одаренная, красивая девочка (уже в конце 1943 года семья Аллы переехала в Киев), которая росла в обеспеченной, «номенклатурной» семье (отец — директор Киевской киностудии), была, по согласию родителей, освобождена от изучения украинского языка (и в художественной школе имени Шевченко, и в Киевском художественном институте) — поневоле спрашиваешь себя: чем объяснить такую удивительную эволюцию убеждений Аллы? Ведь уже в 1960 году она пишет отцу в Одессу: «Все время хочется писать на украинском языке, разговаривать на украинском языке, думать начинаешь на украинском языке...». И в Клуб творческой молодежи в 1961 году Горская пришла уже готовой воспринимать и развивать украинское национальное искусство (свидетельства этому — не только незабываемый витраж в Киевском университете, но и замечательные портреты Ивана Светличного, Евгения Сверстюка, графические изображения Василия Симоненко, Ивана Драча, блестящие эскизы к театральным спектаклям по произведениям Брехта, Кулиша...).

Уничтожение витража — грозное предупреждение Алле от Системы. А она не могла забыть страшное посещение Быковни летом 1962-го, вместе с Василием Симоненко и Лесем Танюком, когда там, в лесу, смотрела на череп, которым дети только что игрались на опушке в футбол. Симоненко это разоблачение страшного преступления НКВД-шных палачей стоило жизни. Алле тоже...

Наступили времена (начиная от 1965-го), когда уже помогать следовало не малообеспеченным материально талантливым художникам (Алла постоянно это делала), а заключенным диссидентам — Светличному, братьям Гориням, Заливахе... Горская была на большинстве «судов», писала (гневно, а не униженно, как обычно обращались к «органам») публичные письма-протесты в Прокуратуру, Верховный Суд, КГБ УССР, требовала соблюдения законности: нельзя арестовывать людей за чтение книг! Там, «наверху», решили: с этой Горской нужно что-то делать. Причем так, чтобы ее гибель (или исчезновение) было покрыто «черным мраком» тайны...

28 ноября 1970 года рано утром Алла отправилась из Киева в Васильков, к свекру Ивану Зарецкому, который просил забрать семейную реликвию — швейную машинку «Зингер» на тяжелом чугунном станке (была договоренность о транспорте). После этого Алла домой не вернулась. Только 2 декабря Евгений Сверстюк и Надежда Светличная вошли в жилище Ивана Зарецкого (тот исчез, его тело вскоре было найдено в 30 километрах от собственного дома), в доме как будто никого не было, но Надежда попросила милиционера заглянуть в погреб на кухне. Участковый неохотно поднял крышку — и сразу стал отталкивать их от погреба. Евгений Сверстюк только успел увидеть... голову с белыми волосами. Там была Алла...

По официальной версии (обвинить КГБ умудрился старого и больного тестя Аллы), смерть наступила «от сильного удара в затылок тупым предметом». Как было в действительности — никто, похоже, уже не узнает (материалы дела «утилизированы»), но, очевидно, случилось вот что. Иван Зарецкий был вызван из дома и впоследствии убит с инсценировкой самоубийства, а Аллу в пустом доме свекра ожидал загримированный под него убийца.

Хоронили ее 7 декабря 1970 года. Это была мощная манифестация протеста. Портрет Аллы нес Василий Стус. В те дни он написал поразительные строки:

«Ярій, душа. Ярій, а не ридай.

У білій стужі сонце України...»

На могиле Аллы — памятный крест (работа художника Владимира Прядки). Высечены слова: «Непокірна квітка. Дочка матері-України». Сказано об Алле. Точно и навеки.