Искатель справедливости-2

Продолжение. Начало читайте в №152-153

Решение Мейса было отчаянным. То время характеризовалось стремительным развалом предыдущей системы, большим перераспределением собственности, сногсшибательным обесценением денег, а затем — невыплатами зарплат в бюджетной сфере, закрытием предприятий, массовой безработицей, разгулом бандитизма... Кем нужно быть, чтобы при подобных обстоятельствах приехать в Украину жить и работать из США? Даже при условии финансовых проблем, возникших у исследователя. Речь не шла о том, чтобы заняться бизнесом в Украине — это еще можно было бы понять, в конечном итоге американцам не нужно объяснять, что такое риск. Нет, он и в дальнейшем намеревался работать в гуманитарной сфере. Кстати, Мейс не был аскетом — он придерживался типичной для американцев сдержанности в быту, но собственного уровня комфорта, удобства для творчества хотел. По-видимому, при всех сопутствующих обстоятельствах этого проще было достичь в Америке, чем в измученной Украине.

Возможно, на Мейса повлияло и решение Емельяна Прицака — в начале 1990-х гг. он возвращается в Украину, основывает Институт востоковедения им. Агатангела Крымского НАН Украины, преподает на историческом факультете Киевского государственного университета им. Тараса Шевченко философию и историю.

Еще одно обстоятельство — для американских исследователей обычным стилем является труд в разного рода проектах. Это очень эффективный способ обеспечения практической направленности науки. Но проекты рано или поздно завершаются, поэтому нужно искать новые. А кто мог быть больше заинтересован в исследовании темы Голодомора, чем Украина? Если это так, знакомство поближе, вероятно, заставило его вздрогнуть и парадоксальным образом стало еще одним аргументом, почему стоит оставаться в Украине — он стремился лучше понять страну и народ, с которым роднился, находясь за тысячи километров от него, и помочь ему перебороть свои болезни. «Стать фактором, который поможет залечить раны», — по собственному высказыванию Мейса.

Появление известного американского историка в Украине воспринималось, скорее, как чудачество. Для постсоветских (фактически — еще советских) людей он действительно выглядел странным — начиная с мелочей (одежда, манера общаться) — и до мыслей, которые высказывались. Речь идет не только о коллегах-историках (тем более — старших поколений), но и об обычных гражданах, с которыми он постоянно контактировал на улицах городов и за их пределами (представьте себе реакцию на иностранца — американца в обычном магазине или на рынке). Впрочем, для Мейса такие встречи стали импульсом к тому, чтобы еще раз вернуться к последствиям Голодомора 1932—1933 гг. и господству советского режима в целом — уже в смысле последствий и влияний. Размышления исследователя отображены в его более ранней украинской публицистике — скорее, как впечатление, без далеко идущих выводов. С последними он не спешил. Зато в классическом американском стиле требовал больше времени на сбор и изучение материалов.

Во времена президентства Леонида Кравчука к Мейсу начала обращаться украинская власть -ярким свидетельством тому являются фото, где историк сопровождает первого главу украинского государства на открытии мемориального знака в память жертв Голодомора в 1932—1933 г. на Михайловской площади в Киеве. В следующие годы такого рода внимание окажется очень капризным и избирательным — то есть Мейса якобы уважали, временами прислушивались, но в то же время сторонились. Правда, и он особой близости не хотел — лишь по необходимости для реализации того или иного замысла. Историк нашел себя в другом — в публицистике.

С точки зрения американца, это своего рода проект, следовательно — абсолютно понятный выбор. Но существовало еще одно обстоятельство, очень важное для него, — возможность высказываться перед широкой аудиторией. Это страшная вещь — знать, понимать, но не иметь возможности объяснить, что происходит, предупредить тех, кто рядом с тобой, об опасностях, которые есть или же надвигаются. Для этого необходима трибуна. Ею для Мейса стала с 1997 г. газета «День». Сначала исследователь пришел к ее англоязычной версии (недельному дайджесту), но очень быстро выяснилось, что это слишком узкая для него сфера. Таким образом, началось время украинской публицистики Мейса. Так он получил возможность выражать свои взгляды и продвигать идеи перед многотысячной аудиторией издания. Статьи Мейса (и авторская колонка, и большие аналитические материалы) стали яркой составляющей ландшафта украинского общественного мнения. А раз так — он мог его менять, к чему и стремился. В свою очередь, по оценке главного редактора издания Ларисы Ившиной, его появление означало для издания «открытие второго фронта», очевидно — информационного.

Впрочем, была еще одна малозаметная, но очень важная деталь — из-за особенностей тогдашнего украинского миграционного законодательства Джеймс Мейс фактически был безработным — все предыдущие возможности каждый раз становились придумыванием и личным риском того или иного руководителя — как бы трудоустроить американца, официально нигде этот факт не показывая. Да и заработки были мизерными — а нужно было на что-то жить, ездить на конференции, лечиться... Приглашение от «Дня» наконец сняло эту постоянную угрозу, позволило Мейсу обустроиться в Украине и раскрыться. А еще он просто полюбил коллектив газеты. И его любили.

Последние годы жизни Джеймса Мейса — трагические для него и, в то же время, очень плодотворные. Тогда супруги Мейс жили на Троещине. Мейс очень радовался — наконец у него была полноценный домашний уголок. Учитывая ограниченность средств, на престижный район семья не рассчитывала, но комфорт создать хотела. Казалось бы — только жить и работать. Но осенью 2002 г. стремительно ухудшается его здоровье. Очевидно, перегрузка и необустроенность предыдущих лет бесследно не прошли. С горечью приходится признавать — украинское общество не уберегло человека, который отдал себя ему. Правда, это скорее упрек государству. Близкие и коллеги, врачи обычной районной больницы  г. Киева делали все возможное и невозможное. Да, Мейс требовал много крови для переливания — ее дали коллеги-журналисты из «Дня» и знакомые. После чего историк с гордостью говорил — теперь во мне украинская кровь. Тогда Мейс выжил. В таких случаях говорят — он еще не все сделал для своей миссии.

2002 г. Мейс сформулировал концепцию постгеноцидного общества. Последнему, частью которого мы были и (к сожалению) в значительной степени до сих пор являемся, было сложно понять величину трагедии, которая случилась, и ее признака в собственном поведении. Мне посчастливилось быть в Черновцах на конгрессе Международной ассоциации украинистов, когда историк впервые объявлял на пленарном заседании в театре свои тезисы. Потом наступила болезнь, поэтому текст был обнародован в газете «День» через несколько месяцев — 12 февраля 2003 г. вышла из печати статья «Наследие Голодомора: Украина как постгеноцидное общество». Рискну заявить, что вряд ли тогда их содержание воспринял зал, хотя и аплодировал автору. Также читатели. Теперь все становится очевидным — на примере событий, которые мы переживаем, Мейс утверждал, что в 1991 г. состоялся процесс обретения независимости от советского государства. Он также обратил внимание на отсутствие в тогдашней Украине общих национальных ценностей и общего понимания украинцами, кем они являются.

12 февраля 2003 г. Джеймс Мейс читал доклад на слушаниях в Верховной Раде Украины. То пятиминутное выступление Мейс воспринимал как чрезвычайно важное и пошел на него, без преувеличения, рискуя собственной жизнью — еще был слишком слабым после недавней операции. Не знали этого или не хотели знать депутаты от фракции коммунистической партии, выкрикивая «янки, гоу хоум», но Мейсу пришлось держать и этот удар. Впоследствии, уже на телевидении, один из депутатов-коммунистов обвинил потомка племени чероки в геноциде индианцев. Больший абсурд представить себе было трудно, но этот штрих важен с точки зрения понимания обстановки, в которой Мейс жил и работал в Украине.

На день рождения Джеймса, 18 февраля, газета «День» напечатала его очень небольшую статью — «Свеча памяти». Ее появление историк объяснил тем, что в течение короткого выступления с трибуны парламента всего обосновать было невозможно. Эта публикация   — смысл жизни Джеймса Мейса: «Я же хочу предложить лишь акт национальной памяти, доступный каждому: в национальный день памяти жертв 1933-го (четвертую субботу ноября) определить время, когда каждый член этой нации, где почти каждая семья потеряла кого-то из близких, зажжет в своем окне свечу в память об умерших». Между прочим, тогда этот призыв поддержала всего одна всеукраинская газета («Слово Просвіти») и одна областная («Вісник Ч»). В ноябре 2003 г. впервые акция «Зажги свечу» при участии общественности прошла на Михайловской площади в Киеве, а при участии власти — тогда же в сессионном зале Черниговского областного совета. Это единственные подобные акции при жизни Мейса. Понадобился Майдан в 2004 г., чтобы в стране что-то начало меняться, по крайней мере в отношении государства. Теперь это официальный день памяти жертв голодоморов. Но если внимательно посмотреть на предложение Мейса, оно несколько о другом — о личностном сочувствии к боли людей, которые погибли, к их сломанным судьбам, что объединит нас как нацию. В таком смысле замысел Джеймса Мейса до сих пор не осуществлен: постгеноцидное общество живет среди нас.

В конечном итоге, ослабленный организм не выдержал — в этот раз сдала сосудистая система. Это было очень несправедливо, тем более что казалось — самое ужасное позади — но нет, случилось непоправимое Джеймс Мейс умер в Киеве 3 мая 2004 г.

Невзирая на наивысшую репутацию среди историков и публицистов, официальное чествование его памяти (во времена президентства Виктора Ющенко был соответствующий указ, исследователя посмертно наградили орденом Ярослава Мудрой ІІ степени, в Киеве и Броварах есть улицы, названные в его честь, ежегодная премия «За Гражданскую позицию» в публицистике — инициатива главного редактора газеты «День»), на сегодняшний день имя Джеймса Мейса подавляющему большинству граждан Украины ни о чем не говорит. Очевидно, информации и усилий слишком мало. Мейс заслужил значительно большего признания от украинского народа и украинского государства, чем имеет. Он стал ключевой фигурой, которая сделала трагедию Голодомора известной в мире, а вместе с тем — немало, чтобы убедить украинцев в необходимости чествования памяти о своих погибших на той непровозглашенной войне. Теперь это уже вопрос чести и в значительной степени самосохранения самих украинцев. Ведь война против Украины продолжается.