Свидетели ада на земле

Окончание. Начало читайте в «Дне» № 199-200

А теперь, читатель, обратимся к дневнику совсем другого человека — и по образованию, и по профессии, и, главное, по мировоззрению. Если учительница Александра Радченко была личностью, скажем так, «неполитической» и писала об ужасе геноцида, свидетелем которого ей пришлось по велению беспощадной судьбы стать, с гуманистических, общечеловеческих позиций (потому что не могла иначе!), то автор других заметок, с которыми мы сейчас будем знакомиться, Дмитрий Заволока из Киевщины — не просто человек «партийный», член ВКП(б). Перед нами — партийный следователь, секретарь партячейки Киевской областной контрольной комиссии ВКП(б), в чьи непосредственные обязанности входила жесткая и непримиримая борьба против всех «уклонов» от «единственно правильной» политической линии Политбюро ЦК во главе с «великим Сталиным», проще говоря — выжигание «раскаленным железом» (в стиле большевиков) любого инакомыслия, которое приравнивалось к враждебности, к кулацкой «контрреволюционности».

Казалось, из-под пера такого человека (да еще и в дневнике, который мог попасть в чужие руки; в конечном итоге так и случилось — записи Дмитрия Заволоки были изъяты «чекистами» во время его ареста, сыграли фатальную роль в судьбе автора, их обнародовали только шесть лет назад — после обнаружения в архивах СБУ и рассекречивания) могла выйти только «осанна» Сталину и его московским и местным соратникам. Но, как мы увидим, читая дневник, это совсем не так! Конечно, Дмитрий Заволока был и остался, даже в более ужасные месяцы Голодомора, убежденным, «верующим» коммунистом и мыслил «классовыми» категориями (была, следовательно, «красная линия», переступить которую и ему было не по силам) — однако он был порядочным, честным (прежде всего перед собой) человеком, и когда видел, что твориться невиданное преступление — «террор голодом» против украинского народа, то не закрывал, как трус, глаза перед лицом страшной правды, не оправдывал геноцид, а мужественно спрашивал себя: как и почему такое могло произойти? Да, среди коммунистов было фатально много палачей, конформистов, лицемеров и воров, однако были и такие, как Дмитрий Заволока. Справедливость требует помнить об этом.

* * *

14.03.1932. Эти колхозники (Барышевского района на Киевщине. — И.С.) совсем сидят без хлеба, даже и без картофеля. Поэтому в ряде колхозов района (Барышев, Н. Яблонец, Усовки, Бобрецы и т. д.) колхозники воруют еду даже свиней (комбикорм), пекут из них лепешки и едят. В части колхозов проедают существующие посевные фонды. То же и у  индивидуальщиков — совсем меньше хлеба. А общее впечатление такое, словно страна переживает тяжелый голод или же накануне массового голода. Хлеб нигде нельзя купить и по 2 руб. за фунт.

Методы хлебозаготовки были слишком левыми. Пользовались главным образом голым администрированием, массовыми обысками, арестами и вообще допускали ничем не оправданный произвол. Массово-воспитательная и разъяснительная работа совсем была заброшена. Население, начиная с зажиточного кулацкого слоя и заканчивая колхозником-бедняком, было запугано, стерроризировано (последнее откровенное слово, производное от «террора», очень много значит, когда написано партфункционером Заволокой! — И. С.).

Настроение у населения и индивидуальщика чрезвычайно подавленное. Везде чувствуется придушенное, глухое неудовлетворение, но это слишком мягко сказано. Что-то чувствуется в настроениях мысленно более угрожающее, чем неудовлетворение. Неудовлетворение, когда человек реагирует, переходит в другую степень реагирования.

Народ из сел, из колхозов повально убегает, перекочевывает в города, к заводам, новостройкам, шахтам. Гонит не желание иметь легкий хлеб, а желание избавиться от угрозы голода и найти человеческую равноправную жизнь. Под этими решениями стирается классовое расслоение села. Колхозник покрывает зажиточного, становится на его сторону, а кулак зажиточный расплывается среди колхозников, бедноты.

Заходил Семен (приятель автора. — И. С.), много говорили. Он тоже придерживается одной оценки всех современных явлений, как и я, и тоже так больно остро их переживает, как и я, но одними переживаниями дело не наладишь и не поможешь. Активно же бороться с ними нет возможности. Режим партии, которая существует сейчас, не позволяет этого (! — И.С.). А мы прежде всего являемся членами партии, членами большевистской организации. Поэтому настроения, оценки наши остаются с нами. Меня только удивляет, почему в партии сейчас образовалась такая ситуация, когда малейшее проявление критики, когда малейшее проявление собственных наблюдений карается «оппортунизмом» и немедленными оргвыводами. Этот принцип, по-моему, глубоко ошибочный, чреват разными неприятными неожиданностями и негативными последствиями в жизни и строительстве нашей страны. Принципы большевизма не такие, и не так их понимал поводырь партии Ленин, как их сейчас понимают современные «поводыри».

19.03.1932. Вчера еще приехала мамаша. Но только сегодня с ней откровенно разговорился. Положение дома чрезвычайно тяжелое. Уже несколько месяцев совсем в хате отсутствует хлеб. Живут картофелем и картопляниками. У детей стало развиваться острое малокровие, и часто жалуются на головокружение. Хлеб появляется в хате только тогда, когда мать приезжает из Киева и привозит «гостинцев». Раньше, когда, бывало, мама начинает рассказывать про свои дела и приводит факты голодания, недоеданий, я не верил, не прислушивался к этим разговорам и говорил: «Что Вы, мамаша, подпали под враждебную агитацию и рассказываете разные кулацкие «страхи» — разговор переводил в шутки и уверял, что ничего страшного не может случиться, государство и партия до этого не допустят. А теперь.

Между единицами, не официальными, а за углами идут разговоры о сегодняшнем состоянии на селе. Официально же все спокойно. Мы успешно строим социализм, у нас огромные достижения. А в целом на «Шипке все спокойно». Долой правых и левых оппортунистов. Да здравствует вождь партии Сталин. Как-то смешно и больно становится. Для чего такая комедия, для чего такой самообман? Неужели нельзя трезво все оценивать и искать пути улучшения? Над нами, наверное, смеются, нашим же словам, уверениям в «успехе» не верят.

Кто же виноват? Мы, партия, наша система работы. Тупое идиотское подчинение свежей мысли, инициативы миллионных масс каким-то догмам дикого закона «авторитетности» и нерушимости линии «великих мира сего». Нет, я сейчас больше не хочу ничего писать, потому что чувствую, как меня всего поднимает изнутри, и я чувствую, что я способен говорить, думать и писать глупости («красная линия!» — И.С.).

15.04.1932. Почти целый вечер беседовали. Я и мама... Говорили много, но никакой хорошей мысли, события я не услышал. Да и не беседа это была, а, в сущности, рассказ матери о сегодняшней жизни крестьянской и своей, конечно. За весь послереволюционный период никогда еще у матери не было такого пессимистического, беспомощного настроения, как сейчас. По ее словам, «ніколи ще так не жилось селянству, як зараз. Ніколи не страдали так люди, як зараз. Придушили селян, да так, що аж дальше нікуди, а від цього і селянам так живеться, бодай і вороги наші ніколи так не жили, і робочим теж погано. І що буде далі, хто його знає».

На вопрос, как идет посевная кампания, тоже ответ, который рисует невеселую картину. «Люде роблять, рухаються чуть живі, собіраються до 9 годин ранку, а потім поки розставлять на роботу, поки розпочнуть роботу, а їсти давай. А їсти теж дають 3/4 такого хліба, що і в душу не вб’єш, ну до хліба один раз варять гарячу юшку. А за тих, що дома сидять, малі, старі, хворі, і не говори, оставлені напризволяще, хоть умирай. Обіщали взимку, що трактори будуть, і гроші в кожного колгоспника  на це збирали, а зараз немає ні одного трактора. А кіньми не наореш. Стощені до послідньої степені, хуже куди, чим люди».

Для чего я записываю эти дословные мысли живого свидетеля сегодняшнего состояния села? Не знаю, оно мне не надо сегодня, я и так хорошо об этом все знаю, это могло только пригодиться для какого-нибудь социал-фашистского или белоэмигрантского журнала. Да, очень трудно слышать, знать об этом состоянии крестьянства. И мы, партия, сознательно, своей линией, своим поведением, своим руководством создали его. Не сумели мы продолжить Ленинский принцип союза с крестьянством (?! — И.С.).

Вся наша работа проводилась по заданиям, которые никогда не учитывали общественных, а по этому и индивидуальных интересов крестьянина. А это все и привело к тому, что из-под крестьянина была выбита почва. Он, пойдя в колхоз, почувствовал себя не только оторванным от земли, которую он, кстати, всегда считал своей святой собственностью, и средств производства, а он еще почувствовал утрату всякого стимула его труда в сельском хозяйстве, а еще спустя какое-то время он лишился и хлеба.

23.05.1932. Мне всегда кажется, что в Сталине главным образом кроется то, что усугубляет «тени» на нашем социалистическом строительстве. У него всегда бывают, несмотря на его «гениальную прозорливость» и исторические указания, какие-то неуместные, вредные, абсурдные перегибы (вот так: «перегибы»! — И.С.), разумеется, он их не хочет (?! — И.С.), но та линия в работе, которую он проводит, объективно приводит к тем поразительным «шедеврам», которые мы имеем в сегодняшней жизни. Руководя партией, руководя рабочим классом, руководя соцстроительством, неужели нельзя было бы предвидеть хоть немного заранее то, к чему мы можем прийти? Когда этого не суметь сделает, то хотя бы вовремя исправляли допущенные ошибки, реагировали на действительное положение вещей, что уже сигнализирует опасность. Нет, на это Сталин и иже с ним не способны. И вот мы имеем последствия. Острое обнищание трудящихся масс.

Ежедневно пишут в журналах, передают по радио, что постановления ЦК и правительства о мясо-хлебозаготовках вызвали у колхозников и единоличников волну энтузиазма, что в отдельных районах в связи с этим начали выдвигаться встречные планы о посевной, росте колхозов и т. п. Я думаю, эти сообщения — только материал для наших врагов, которые вслух смеются над нашими постановлениями и «энтузиазмом» нашего крестьянства. Чему радоваться? Тому, что хлеб, мясо, которых совсем нет, требуют государству продавать? Или чему? Забыли о маленьких интересах, потребностях рабочего и крестьянина. А какая от этого пища буржуазии и белоэмигрантской сволочи! Они же, наверное, знают о действительном состоянии в нашем Советском Союзе. Да и рабочему, революционеру Западной Европы это не совсем хорошая наглядная агитация за коммунизм. Это же недаром мы имели в Германии уменьшение голосов во время выборов президента за коммунистического кандидата (через 7 месяцев Гитлер придет к власти. — И.С.). Ну, брось об этом, довольно уже, я и седьмую часть не выразил того, что хотел. Сейчас меня ждет теплая вода (! — И.С.), надо вымыться после села, да, наверное, и спать ложиться. Потому что уже 12 часов за полночь повернуло. Завтра закончу вторую часть своих мыслей.

12.06.1932. Во всем мы сами, партия, виноваты. Слишком заумничались. Оторвались от своей опоры. Думают строить социализм не живыми людьми, имеющими живые интересы, а какими-то механизмами, которые для себя абсолютно в ничего не требуют, а могут абсолютно быть довольны социализмом в перспективе.

Конское стадо почти на 40—50 % выдохло. Поголовье рогатого скота больше чем вдвое уменьшилось. Свиньи пропадают. Мелкий скот почти уничтожен. Крестьянство из сел разбежалось куда глаза глядят, если не все, то все же значительная часть. Политическое доверие к советской власти катастрофически нарушено, и странно, что во всех этих делах виноватыми остаются «перекручивания на местах», о которых заблаговременно «сигнализировал» ЦК партии. Какова цена такому проводу, который не умеет видеть гибель от своих поступков, не умеет заблаговременно предотвратить катастрофу, а затем не имеет мужества и чести признать свои ошибки.

Каждый день, читая газеты, сообщения о состоянии трудящихся за рубежом, в капиталистических странах, об их чрезвычайно тяжелом материальном положении, о голоде там, я поневоле мыслями возвращаюсь к положению в нашей стране. Где ежедневно своими глазами вижу, своими ушами слышу то же, что и в капиталистических странах, а в отдельных случаях (?! — И.С.) еще и хуже, людоедство, о ужас! От одного только сравнения ужас меня охватывает. Где это видано, где это слыхано, чтобы в советской стране, в социалистической республике трудящийся человек жил хуже, чем в капиталистическом, бесправном обществе. Это же компрометация, уничтожение веры трудящегося в преимущества социализма!

29.09.1932. Был в Борисполе, ездил по небольшому персональному делу, пробыл там всего несколько часов, но и их было достаточно, чтобы увидеть, как резко изменился Борисполь. Улицы опустели, везде чувствуется какой-то застой, который напоминает местность после военных событий или большой эпидемии, или стихийного бедствия, что опустошило как внешние признаки жизнь, так и внутренние. Улицы позарастали сорняками, людей очень мало. Те, которые встречаются по дороге, имеют понурый, подавленный вид, почти, как правило, все обтрепанные. Взгляды бросают на встречных враждебные, подозрительные и неприветливые. Стараются прятаться от глаз. Дворы заброшены. Многие совсем разрушены и выглядят пожарищами, но без черных обгоревших столбов. Часть полуразрушены. Подавляющее большинство хозяйственных зданий пустуют. Когда подумаешь обо всех этих делах, просто голова кругом идет.

Что же нас весной ждет? (Предчувствовал ли Д. Заволока весь тот ужас, который принес год 1933-й? — И.С.) Хлебозаготовки чрезвычайно туго идут, особенно по индивидуальному сектору. Дядьки помнят науку прошлого года, не сдают хлеб (без комментариев: как можно «сдать» хлеб, давно уже изъятый до зернышка? — И.С.), но к ним опять начали применять старые прошлогодние методы. Принудительно изымаем, как у «злостных» несдатчиков хлеба. Когда обо всем этом думаешь, приходят очень и очень невеселые мысли. Не знаешь, чья же мы партия. Кто за нами идет, на кого мы опираемся. (Автор осмелился поставить перед собой, возможно, самый главный вопрос. — И.С.) Действительно ли мы являемся выразителями интересов пролетариата и трудового и колхозного крестьянства? Или нам только кажется, и мы иллюзию принимаем как действительность.

Эх, трудно, не хочется думать. А может, я ошибаюсь, и все это не так, как мне кажется. Если бы это было так, я был бы очень счастлив.

* * *

Дневник Дмитрия Заволоки ценен тем, что дает богатую пищу для размышлений. Как «бомбила» (страхом, кровью, насилием, массовой пропагандой) сталинская тоталитарная машина сознание даже таких честных людей, как автор этих записей, — вот, по-видимому, одна из основных тем для этих размышлений.