Элита украинского духа

«Треба вилікувати найперше нездорові основи нашої епохи»

«Служити народові — то служити Богові»

Эти два высказывания отражают суть деятельность двух Великих Украинцев, взлет которых приходится на межвоенные времена — 30-е годы ХХ в. на территории довоенной Польши. В 30-х годах в ее столице Варшаве эмигрант Иван Огиенко, экс-министр УНР, издает свои журналы «Рідна мова» (1933—1939 гг.) и «Наша культура» (1935—1937 гг.), а Богдан-Игорь Антонич издает во Львове свои прижизненные сборники «Привітання життя» (1931 г.), «Три перстені» (1934 г.) и «Книга Лева» (1936 г.) [два сборника — «Зелена Євангелія» и «Ротації» — вышли в 1937 году посмертно]. Уже первая поэтическая книжка Б.-И. Антонича «Привітання життя» привлекла к нему внимание львовской общественности, а вторая — «Три перстені» — квалифицируется исследователями как выдающееся событие, которое поставило Б.-И. Антонича в первый ряд западноукраинских писателей. В ней, по меткому высказыванию Д. Павлычко, уже ярко проявились такие определяющие черты его таланта, как «все художественные черты, философские разветвления, блестящие языковые победы его стихотворений».

За сборник «Три перстені» Б.-И. Антонич был удостоен литературной премии Общества писателей и журналистов. При ее вручении 31 января 1935 года он сказал: «Я сам в своих стихотворениях подчеркиваю свою национальную и даже расовую принадлежность не только в содержании, но что важнее — еще в форме».

Поэтому это определяющее, стержневое, называемое национальным, и привлекало И. Огиенко в поэзии Антонича.

Именно о сборнике «Три літа» отозвался Иван Огиенко в своей «Нашій культурі», журнале, который занимал важное место в прессе «украинского внесоветского пространства». Он был задуман прежде всего как «свободный научный», а также как «независимый... который свободно сеял бы национальную науку среди широких слоев нашей интеллигенции». С самого начала журнал стремился быть элитарным, быть творцом высокохудожественной национально ориентированной культуры. «Только духовная культура, — писал его редактор и издатель Иван Огиенко, — создает правдивую национальную элиту — духовно прочную, этически здоровую, в жизни выносливую и национальную ?...».

Иван Огиенко придавал журналу ярко государственнический и национально созидающий характер, что было понятным и оправданным для украинской диаспоры в межвоенные времена. Советская Украина расценивалась им как подневольное государство, государство, придавленное большевистским сапогом. Поэтому важным представляется утверждение Огиенко: «Для негосударственного народа духовная культура играет огромную роль, потому что собственно ею он может превышать народ, который политически подчинил его. Из истории известно немало примеров, когда физически более сильный народ подчинил себе народ с большей духовной культурой, но долго владеть им не мог и духовная культура всегда побеждает».

Огиенковские программные постулаты проявились и в его оценках сборника Антонича «Три перстені». Рецензия И. Огиенко на этот сборник «Три перстені» была продолжением тех оценок, которые высказывались им в адрес поэта еще в 1935 году в журнале «Рідна мова» (Ч. 6) — «Мова Богдана-Ігоря Антонича» (С. 255—262). Материал сборника дал повод И. Огиенко сказать высокие слова похвалы поэту за то, что его язык чисто литературный, чисто надднепрянский. Эта черта импонировала идеологической платформе И. Огиенко как соборника и нациосозидателя. Пораженный талантом Антонича И. Огиенко констатирует: «Отныне Украина культурным языком, то есть самым главным, становится единой Нацией». Язык Б.-И. Антонича, по мнению И. Огиенко, является наглядной реализацией его лозунга: для одного народа один литературный язык. «Языковое чудо над Полтвой» (река в центре Львова. — Е.С.) — так образно определил суть поэтического языка поэта И. Огиенко.

Известно, что неспроста Б.-И. Антонич получил такой высокий титул от глубокого знатока украинского языка И. Огиенко. По воспоминаниям Ирины Вильде, во время учебы во Львовском университете ему было трудно сблизиться с радикальными студентами-украинцами из-за своего лемковского диалекта — девушки «сторонились сразу его, считая его поляком, который делается «приятным» для нас, украинок». Но он упрямо изучал украинский литературный язык, украинскую и мировую литературу, славянские языки, английский, немецкий, испанский языки... выписывал незнакомые слова, синонимы, метафоры, конспектировал труды по истории литературы, философии, искусства, переводил и писал стихотворения. Сохранились сотни карточек, в которых Антонич записывал интересные фразы из произведений украинских писателей, расставлял ударение. Был членом кружка студентов-украинцев при научной секции общества «Прихильників освіти». Все сказанное в результате привело к тому, что Антонич так овладел украинским литературным языком, что в знании его превзошел друзей-галичан. По стихотворениям многие считали его надднепрянцем, а потом с удивлением спрашивали: «Как, вы — лемко?». Кстати, Б.-И. Антонич, по воспоминаниям его невесты Ольги Олийнык, высоко ценил журнал «Рідна мова» И. Огиенко. Добросовестно и последовательно штудировал каждый номер. Указывая на журнал, по Ольге Олийнык, часто говорил: «Это воспоминание моих первых лет».

В упомянутой рецензии, помещенной в «Рідній мові», И. Огиенко дает высокую научную оценку поэтическому языку Б.-И. Антонича, указывает на его образность, прозрачность сравнений, красоту эпитетов («сильні, глибокі, ясні, пахучі, сонячні, навіяні лемківською природою»), легкость рифм, сочность слова и тому подобное. Подчеркивает И. Огиенко и такую особенность языка поэта, как соблюдение в целом общеукраинских литературных ударений. Все указанные особенности языка поэта дали основания назвать Б.-И. Антонича поэтом от Бога, творцом соборных ценностей, поэтом «всей Украины». Тонко подметил И. Огиенко и особенность мироощущения поэта, его пантеизм: «Поэт объединялся с природой в одно неделимое целое, а поэтому воспринял особое мировоззрение («поганин я»), а плодом этого появился чисто поэтический язык».

К жанру «сильветки» (поздравления) отнес И. Огиенко поэзию Б.-И. Антонича в статье под названием «Соняшний поет Богдан-Ігор Антонич. Характеристика поетичної творчости» в «Нашій культурі» в «Нашій культурі» — 1936. — Кн.3. Итак, жанр для доброго, приветливого слова. В первую очередь критик акцентирует внимание на соборности как особой ценности сборника и на определении поэта как «заметного писателя, с которым вынуждены считаться в украинской литературе». Основное внимание И. Огиенко приделял составляющим, которые определяли поэтический талант Богдана Антонича. Это в первую очередь непосредственность, искренность чувств («никакой натянутости, никакой надуманности тематики»), а также одухотворение неживой природы. Ключевым же словом для определения своеобразия поэта является огиенковское слово «солнечный». Метким является наблюдение И. Огиенко: «Лемко, горец, наш поэт вырос под горным солнцем, и оно стало для него ведущей книгой бытия, — целый мир он видел в солнце. «Жарким тюльпаном горіло сонце юним снам», а это и породило солнечную антоничевскую поэзию, ту правдивую поэзию, когда, читая ее, становится вам солнечно на душе, как на Пасху в детстве, и ваша бедная хата переполняется лучезарным светом, как будто сам Бог посетил ее». Последнее дает справедливые основания современным исследователям утверждать о наличии библейской эстетики в творчестве Б.-И. Антонича, о наличии в его произведениях языческого и христианского начал. Мотив познания Всевышнего, жажда гармонии с космосом, мотивы благовещения и воскресения, предчувствия апокалипсиса, присутствующие в его творчестве, свидетельствуют о библейской укорененности его стихотворений.

Особенно актуальными для тогдашних обстоятельств (времена разочарования после поражения государственнической борьбы) были похвалы в адрес Б.-И. Антонича как поэта оптимистической настроенности и светлого мироощущения. По И. Огиенко, его лирика «чистая, свежая и бодрая», «пьянящая и блестящая», его стихи «безумные». Поэт «душой почувствовал огромную ценность самого большого Божьего дара, — молодости, и до краев переполнен этим счастьем». И далее: «О молодосте, ти одна незаплямована й хороша», и поэт использует ее тем, что все одевает в наряд светлый, радостный и бодрый».

В рецензии проявилась и такая черта мировоззрения И. Огиенко, как глубокая религиозность. Указав на пантеистическую природу мировосприятия Б.-И. Антонича, И. Огиенко резонно ставит вопросы: «Только совсем излишне употребляет Антонич модное словцо — язычник, как это делают теперь и другие. Да разве христианство, особенно раннее, запрещает слиться с природой? Разве Христос не любил пылко природу? Не лучшая ли его наука связана с горами, рекой и морем? Разве поэт, который создал Псалтырь, не поет песен природы? Или Антонич забыл сотни искренних подвижников-христиан, которые бросали мир этот и шли к природе? Почему наши давние монастыри были построены в самых поэтических городах? Только познавая величие и красоты природы, глубоко постигаем своего Бога, а для этого совсем ненужно становиться язычником».

Этим, однако, не исчерпываются замечания И. Огиенко глубоко уважаемому поэту. Красноречивыми для позиций И. Огиенко-государственника являются его рассуждения по поводу гражданской позиции поэта. Не отрицая наличия социальных мотивов в его поэзии («задумана країна», «відвічна лемківська нужда»), И. Огиенко высказывает пожелание, чтобы поэт выкристаллизовался как гражданин. По мнению ученого, поэт-гражданин пока что только «выглядывает несмело» из «Трьох перстенів». Талантливые стихотворения Антонича, по глубокому убеждению И. Огиенко, пока что существуют только для избранных.

Такое утверждение И. Огиенко нуждается в разъяснении. «Поэзия для избранных» — это сущая правда. Потому что действительно, это было творчество талантливого интеллигента, человека высокообразованного, каким был Б.-И. Антонич. С дипломом магистра философии поэт закончил филологический (или тогда называли философский) факультет Львовского университета под руководством профессора Г. Гертнера. Как способного студента его должны были послать за казенный счет в Болгарию для углубленного изучения славянских языков, а вместо этого туда поехал сын влиятельных родителей. Антонич был членом АНУМ — Ассоциации независимых украинских художников, редактировал журнал «Дажбог», его справедливо считали крупнейшим западноукраинским писателем после Ивана Франко.

Что касается гражданских позиций Б.-И. Антонича, то здесь нужно, в первую очередь, обратиться к утверждениям самого поэта. Он постоянно отмечал, что он — поэт национальный. Был убежден: «...художник должен служить прежде всего... своей Родине». Несмотря на декларируемую «аполитичность», Антонич шел своим творчеством «на соединение с гражданскими позициями украинской классической поэзии». Поэтому и обращался к Шевченко, к его слову, которое для него «за бронзу і мідь тривкіше». Шевченко для него «огонь, человек, буря», человек, который «смотрит в столетнюю даль» («Країна благовіщення»). А Франко называл «учителем и поэтом, воспитателем, строителем», который учил «пути будущего к цели направить смело». В уже упоминавшейся речи по случаю присуждения поэту премии Общества писателей и журналистов он подчеркивал свою «национальную принадлежность» не только по содержанию, но и по форме.

За афишируемую безыдейность «доставалось» Антоничу и слева, и справа. Прокоммунистически настроенный О. Гаврилюк в статье «Паны и панычи» над «Кобзарем» ставил его рядом с поэтами национально тенденциозными, идейность которых он квалифицировал как буржуазную идейность.

Антонич считал, что искусство является «общественной ценностью», а следовательно — и «национальной ценностью». В статье «Национальное искусство» он писал: «Художник является тогда национальным, когда признает свою принадлежность к данной нации и ощущает созвучность своей психики с сборной психикой своего народа». В его следующем сборнике «Книга Лева» (1936) (ее не учитывал И. Огиенко, потому что свою сильветку написал еще в мае 1935 г.) есть стихотворение «Батьківщина», в нем Б.-И. Антонич откровенно декларирует свою жизненную, гражданскую позицию:
«Слухай: Батьківщина свого сина
кличе найпростішим,
неповторним, вічним словом».

В этом сборнике поэт помещает стихотворение «Слово до розстріляних», проникнутое горькой печалью по поводу жестокой расправы сталинских опричников над украинскими писателями в 1934 году. Восторгается мужеством юных героев Крут, осуждает агрессию фашистской Италии.

Бесспорно, И. Огиенко всего не знал, но его идеологические императивы диктовали определенную позицию. В первую очередь он заботился о создании нации, о закаливании украинского духа, без которого невозможно возрождение нации. Поэтому понятно его замечание: «Поэт должен служить не только чистой поэзии, но и обездоленной украинской Нации — этого нельзя никому ни на минуту забывать. А пока что — Антонич еще далек от этого: тематика у него интернациональная, для нашей Нации не созидательная. Это поэзия для избранных».

И далее в завершающем утверждении статьи читаем: «Сегодня, когда все сознательные украинские силы должны соединить для достижения счастья нашему Народу, должны наши поэты взять в этом самую выдающуюся роль. Пусть собственно они огненным своим словом зажгут нам народный дух, осветят наш путь грядущий и повернут народ к лучшей доле.

Тематика чистой лирики нужна нам на праздник, а нас же, пока что, окружают тяжелые и суровые будни. Глубоко верим, что многие из наших современных поэтов, а среди них и солнечный Антонич, вскоре высекут и общественный огонь, и чисто национальные мотивы. Потому что украинский поэт прежде всего должен быть патриотом-гражданином».

Итак, замечание о недостаточной гражданственности (читай: выразительной национальной тенденциозности) Б.-И. Антонича было составляющей цельной идеологии И. Огиенко. Хотя в программных статьях он декларировал свою внепартийность или поэтическую незаангажированность, однако постоянно выполнял свою миссию будителя народного духа, служил национальной идее.

Правда, свой своеобразный «упрек» Б.-И. Антоничу Огиенко сгладил большой похвалой поэта по поводу поэмы «Пісня про ізгою» («Дажбог», 1932 г.) и стихотворения «Уривок». Последний был напечатан в «Нашій культурі» еще в 1935 г. (№2). Стихотворение заканчивается такими словами:
«Мій сон, мій голос неспокійний
в моїй трагічній батьківщині».

О них И. Огиенко сказал, что «последней строкой поэт придал яркую патриотичность целому стихотворению».

Кроме критических отзывов о Б.-И. Антониче, И. Огиенко вмещал в своем журнале немало его стихотворений. Всего их было напечатано 15: 1935 — 9, 1936 — 6.

Итак, 1935 был годом интенсивной работы над наследием Б.-И. Антонича. Продуманным был подбор его стихотворений для публикации — это преимущественно произведения своеобразного антоничевского патриотизма, патриотизма, замешанного на любви и щемящей печали о родной земле («трагічна батьківщина», «земля батьківська», «село у вільхах і ліщині», «де на дахах червона черепиця», «клятьба бездоганна», «жовті косатні»), есть стихотворения глубоко лирические, прежде всего пейзажные («Черемховий вірш», «Косовиця») или интимное («Нелюб»).