Романтик прагматизма

«Кровь и смерть — первые детские впечатления», — так писал о своем вхождении в жизнь Александр Никитич Марзеев, воистину украинский Гиппократ профилактической медицины. Он родился в 1883-м, недалеко от Клина в Подмосковье, напоминающем о гении П.И. Чайковского. Но первые такты судьбы мальчика слагались трагически. Туберкулез тогда был не менее страшен, чем сегодня. В деревенской избе, харкая кровью, в 1892 году умирает от чахотки отец, а до этого, в родах младшего братишки, — мама. Трое детей остались круглыми сиротами. Быть может, обстоятельства и побудили юношу избрать медицину как цель и смысл жизни. Но что же помогло ему выбиться в люди? Конечно, недюжинные способности. Плюс гуманный порыв его первой сельской учительницы Александры Михайловны Бенеманской, которая по сути заменила ему мать, а затем московской благотворительницы Варвары Алексеевны Морозовой.

1899 год. Окончив четырехклассное училище, юный Марзеев пришел в имение Морозовой, приехавшей сюда на лето, показать свой похвальный лист. «Застал ее на террасе, в обществе многочисленных друзей, — повествуют воспоминания. — Один из них, как бы шутя, в ответ на слова хозяйки: «Как нам быть с этим сельским мальчиком?» — предложил: «Пока мы здесь сидим, пусть напишет какое-нибудь сочинение. Мы прочтем и обсудим».

Была предложена тема «Не все то золото, что блестит». Писал горячо и искренне. Через 40—50 минут вошел гувернер, взял мое произведение. Я сидел и ждал «приговора». Мое сердце учащенно и тревожно билось. Наконец меня позвали, и хозяйка объявила: «Ну, Марзеев, быть тебе учителем. Поезжай завтра в Москву, готовься к экзамену в Учительский институт».

Эти строки я привожу по новой книге, как бы возродившей истинного Марзеева... Ему посчастливилось познакомиться со Львом Толстым, а накануне первой русской революции, за два месяца до окончания Учительского института, довелось попасть в тюрьму за участие в народных волнениях. Но судебный процесс сорвался, и Марзееву, самостоятельно подготовившись, удалось сдать экзамены на аттестат зрелости. Медицинский путь начался в 1909-м, на четвертом курсе медицинского факультета Московского университета. Марзеев поехал в Пензенскую губернию на оспопрививание. Там впервые увидел смертельные исходы от натуральной оспы.

1910 год. Марзеев — студент пятого курса, но в качестве эпидемического врача попадает в Екатеринославское земство, на вспышку холеры. Это фактически предопределение на все оставшиеся годы — работать врачом санитарно-профилактического направления в Украине и для Украины... Здесь же в период Первой мировой войны пройдет военная служба Александра Никитича в качестве санитарного врача. Возможно, одним из первых в мире он победит цингу во фронтовых частях. В советские годы беспартийный доктор возглавит во многом решающий своими энергичными действиями вопросы жизни и смерти миллионов санитарно-эпидемиологический отдел Наркомздрава Украины. Создаст Институт коммунальной гигиены. К своим семидесяти годам напишет необыкновенно яркие воспоминания. Вскоре его не станет. Но имя и слава ученого не померкнут. Институту, организованному А. Марзеевым, присваивается его имя.

В 1965 г. выходит небольшая книга «Записки санитарного врача». О «Записках» будут не раз упоминать, возвращаясь к феномену Марзеева. На самом деле это лишь цензурированные выдержки со множеством белых пятен. И сделали это, как говорил лично знавший Марзеева видный историк медицины профессор А.А. Грандо, некоторые его «доброжелатели»: «В книге мало осталось от самого Марзеева». Но увы, автора уже не было, чтобы отстоять свое детище.

КАК ЖЕ ОН ПИСАЛ?

Как же пришли к нам поучительные страницы? Инициатор их воскрешения — директор Института гигиены и медицинской экологии имени А.Н. Марзеева АМН Украины Андрей Михайлович Сердюк.

— Мы из разных поколений: когда я в 1961 году закончил Днепропетровский медицинский институт, Александра Никитича уже не было, — задумывается мой собеседник. — Но сложилось так, что получив диплом, я был направлен санитарным врачом в Верхнеднепровский район на Днепропетровщине, где, как оказалось, в течение трех лет в качестве земского санитарного врача, с 1911 года до начала Первой мировой войны, трудился Александр Никитич. Узнал о нем много неизвестного широкой публике. В 1966-м, в связи с десятилетием со времени смерти А.Н. Марзеева, мне предложили выступить в институте его имени с ретроспективным докладом о верхнеднепровских начинаниях трибуна отечественной гигиены. Научный дебют оказался успешным, и от имени преемника А. Марзеева в знаменитом институте Дениса Николаевича Калюжного мне предложили поступить в аспирантуру. Тема исследования — гигиена электромагнитных полей — оказалась весьма актуальной. Но, конечно, я не мог и предположить, что спустя годы возглавлю это славное учреждение.

В 2003 году я вместе с Валерием Прицкером к 120-летию со дня рождения А.Н. Марзеева выпустил книгу «Завещание врача — профилактика», — продолжает Андрей Михайлович. — Хотелось насытить ее и некоторыми редкими фотографиями. Детищем первостроителя коммунальной гигиены до переезда переведенного в первые послевоенные месяцы из Харькова в Киев института, а затем, в восьмидесятые годы, переброшенного на Левый берег, было трехэтажное здание по ул. Грушевского, вблизи Мариинского дворца. И именно здесь хранилось марзеевское наследие. Я знал, что историк медицины Сергей Никитич Старченко в бытность в нашем учреждении сформировал коллекцию исторических фотографий о днях и трудах зодчего института. Уже в новом корпусе я разыскал их! Вместе с ними обнаружилась и объемная рукопись воспоминаний. Сотрудники института засели за ее преображение в компьютерный вариант. Все на этих страницах было неимоверно интригующим. Так появилась книга, охватывающая и известные, и во многом неизвестные факты истории.

— Алекснадр Марзеев однажды написал: «Гигиена, микробиология и эпидемиология — это три сестры, три грации всей предупредительной медицины». «Воспоминания» в их первоначальном варианте становятся здесь вдохновляющим началом. Хотелось бы, Андрей Михайлович, обратиться хотя бы к нескольким эпизодам этого своеобразного героического романа века.

— Что же, это, пожалуй, и впрямь рыцарские сюжеты, на мой взгляд — чрезвычайно интересные. Возьмем внешне, казалось бы, самый обыденный. «Зимой 1915—1916 годов в резервной фронтовой дивизии 39-го корпуса в землянках вспыхнула эпидемия возвратного тифа. В это время уже готовился знаменитый Брусиловский прорыв. Единственно правильная и эффективная санитарная тактика заключалась в том, чтобы пораженную дивизию не передвигать, не ставить в окопы, а в ее землянках не размещать другие части. Но для этого требовались недели. Естественно, строевое начальство возражало.

Колебался и, видимо, не совсем нам, врачам, верил и командующий армией. Помог случай. Как-то в это время командующий посетил инфекционный госпиталь, и там ему, между прочим, показали под микроскопом живую, подвижную спирохету Обермейера. Это произвело на генерала большое впечатление, колебания кончились — и он распорядился дивизию никуда не передвигать, а дать нам возможность полностью ликвидировать вспышку. До конца войны я на фронте еще ни разу не наблюдал вспышек возвратного тифа».

— Замечательный защитный шаг! Еще один эпизод хочется воспроизвести. Марзеева не зря называют санитарным спасителем Донбасса. Трогает, как он искал здесь «живую воду»...

— Да, и в этом отношении Марзеев предстает как романтик прагматизма. Опять-таки, лучше всего вновь процитировать его. «Еще и еще раз я оценивал имеющиеся источники и вдруг услышал название — «Кипучая Криница». Меня заверили, что этот источник очень беден. Но меня загипнотизировало слово «кипучая». Передо мной лежала голая, совершенно безводная, с высохшей травой долина реки Сухая Волноваха. Мои спутники решили вернуться в Сталино. Но я пошел по долине дальше. И вдруг на фоне пожелтелых кустов увидел клочок земли с зеленой травой. Словно в народных сказках... Проникся глубокой верой в этот источник. Как выяснилось, Сухая Волноваха ушла в землю.

Вернувшись в Сталино, предложил «Донбассводтресту» вскрыть и очистить родник. В короткий срок специалисты установили, что родник после каптажа может дать в сутки 15 тыс. кубометров отличной родниковой воды, не требует очистки. Я был счастлив бесконечно...»

— Марзеев создал в Харькове не только институт коммунальной гигиены, но и ряд бактериологических институтов, институты малярии, гигиены труда, гигиены питания. Он стал инициатором и открытия СЭС, санитарно-эпидемиологических станций — основных форпостов предупредительной защиты здоровья населения на все времена. Опять-таки, перед нами эпохальные работы. Но коснемся еще одной грани сильной его личности — чувства юмора. В описании юбилея...

— Что же, и тут не обойтись без цитирования. «В апреле 1953 года мне исполнилось 70 лет. К этому событию в своей жизни я отнесся спокойно и почти равнодушно. Как обычно, и в этот день отправился на работу в Институт коммунальной гигиены, а потом и в мединститут на кафедру. Студенты преподнесли мне огромного, с распростертыми крыльями орла из дерева. В тот же вечер аспиранты принесли еще одного карпатского орла. Увидев, что у меня уже есть такое изделие, они были обескуражены. Я их успокоил, сказав:— Я очень рад, теперь у меня будет целое орлиное гнездо».

— Будут ли читать его книгу?

— Как санитарный врач и лишь потом ученый, Марзеев как никто другой поверил в горизонты своей специальности, доказав, что без нее медицина вообще немыслима. И еще одно. Перед нами не так называемая литературная запись, а талантливые строки подвижника пяти эпох. Уже будучи тяжело больным, из багажа памяти и сохраненных документов Марзеев воссоздал свой своеобразный научный капитал для потомков.