Писатель. Мыслитель. Учитель

25 декабря — 40дней как Мирон Семенович ушел в Вечность... Петровского знали и любили многие      — сразу на страницах соцсетей засветились, словно поминальные свечки, пронзительные тексты, а поэт Григорий Фалькович написал: «Громаднейшего таланта литератор и исследователь литературы. Очень деликатный и тонкий, но очень принципиальный человек. Из тех немногих, кого называют неформальными лидерами поколения. Учитель, советчик и друг огромного количества замечательнейших людей».

Мирон Семенович был ближайшим другом Литературно-мемориального музея Михаила Булгакова со дня основания. Проживая вместе тяжкую печаль утраты, сотрудники музея вспоминают дорогого для всех нас человека.

«МИРОН ПЕТРОВСКИЙ ГОВОРИЛ, ЧТО БУЛГАКОВ СОТКАЛСЯ ИЗ ВОЗДУХА КИЕВА, И ВЫВОДИТ ФОРМУЛУ ЭТОГО БУЛГАКОВСКОГО ВОЗДУХА»

Людмила ГУБИАНУРИ, директор  Музея М. Булгакова:

— Мирон Петровский был одним из тех киевлян, которые не просто ратовали за создание Музея Булгакова, а приложили для этого немало усилий. Так, в 1987 году произошло событие, которое могло бы изменить ход истории создания музея. В одной из киевских газет появилась заказная статья о том, что якобы Булгаков стрелял в Довженко, и даже приводились какие-то ссылки. Нужно было не просто опровергать, а действовать, находясь в теме, и при этом иметь имя. Такими двумя людьми, которые смогли этот вымысел полностью опровергнуть и спасти честь и достоинство Михаила Булгакова, стали Мирон Петровский и Вадим Скуратовский. После их выступлений в прессе редакция принесла извинения «за распространение недостойных слухов вокруг имени М.           Булгакова».

Я познакомилась с Мироном Семеновичем, когда после учебы в Тарту пришла на работу в Музей Булгакова. И встреча с ним стала продолжением моей тартусской истории, где отношения преподавателя и студента имели очень серьезные многолетние демократические традиции, и преподаватель становился учителем и другом. Мирон Семенович был из этой плеяды удивительных людей, по-настоящему открытых для общения, и, в первую очередь, это чувствовали мы, молодые. Понимали, что ему действительно интересно с нами общаться, узнавать, чем мы живем. Он часто был нашим гостем, мы имели удовольствие с ним постоянно общаться, причем это всегда был приход «по поводу» — когда ему было что рассказать, показать, узнать, что у нас происходит. А когда ему по состоянию здоровья приходить стало сложно, мы старались передавать ему не просто приветы, а наши статьи, публикации, книги. И он всегда находил возможность перезвонить, поговорить, найти нужные слова о той или иной работе. Мирон Семенович относился к тем людям, которые не жалеют хороших слов, и никогда не говорил о недостатках. Только сейчас понимаю, что нужно было спрашивать, чтобы услышать его замечания.

Я знала его не только как собеседника и писателя, но и как блестящего оратора — бывала на его лекциях, которые всегда становились настоящим событием в жизни Киева, и свободное место найти было невозможно. Если бы он преподавал в вузах, уверена, что это была бы настоящая школа Мирона Петровского.

Он был выдающимся ученым. Когда читаю его статьи или книги, я испытываю такое же волнение, как при чтении хорошего романа или классической поэзии. И если говорить о той сфере, в которой больше всего ориентируюсь, — о науке, которая называется булгаковедение и развивается последние сорок лет, глубоко убеждена, что ее невозможно представить без двух авторов: без Мариэтты Чудаковой и Мирона Петровского. Все, что происходит после того, как были изданы их труды, происходит только потому, что есть ядро, есть фундамент, есть основа. Это классика, это уже хрестоматия. Появляется огромное количество новых публикаций, интересных, прекрасных, но, мне кажется, без них можно представить жизнь и творчество Михаила Булгакова. Без работ Чудаковой и Петровского это сделать невозможно. Роль Петровского особенно важна. Вот как поначалу булгаковедение выстраивало биографию писателя: «Булгаков в Киеве родился, учился, женился, потом приехал в Москву «провинциалом в желтых ботинках», стал в Москве жить и писать свои гениальные произведения». Так было до явления Мирона Петровского, который совершил великое открытие: определил связь Булгакова с Киевом как киевоцентричность, показал эту связь на примере всего художественного мира писателя. Не только локально, в «Белой гвардии» — проследил ее от первого романа до «закатного», до «Мастера и Маргариты». Петровский исследовал творчество многих писателей — Бенедикта Лившица, Николая Ушакова, Наума Коржавина, которых «киевская метка» сделала теми, кем они стали. Но Булгакова это касается в первую очередь. Говоря о мифологизированном Булгаковым Киеве, Петровский все эти мифы прочитывает — миф о Риме, о Иерусалиме. Потрясающая получается картина, когда мы понимаем, что Булгаков, переехав в Москву, «привозит» туда свой вечный Киев и показывает его «городу и миру». Мирон Петровский говорил, что Булгаков соткался из воздуха Киева, и выводит формулу этого булгаковского воздуха. Он совершенно ясно понимал все ее составные: сакральную географию, киевский театр, киевскую музыку. И точно так же, как Булгаков, был киевлянином, был настоящим патриотом.

«УРОЖЕНЕЦ ОДЕССЫ, ОН, ДЕЙСТВИТЕЛЬНО, КИЕВЛЯНИН, В ПОЛНОМ СМЫСЛЕ ЭТОГО СЛОВА»

Татьяна РОГОЗОВСКАЯ, старший научный сотрудник Музея М. Булгакова:

— Вообразите себе Золотые ворота, над которыми еще нет церкви. Мы с Мироном сидим в Золотоворотском сквере после заседания клуба «Киевовед» в кенассе (тогда — кинотеатр «Заря»), где он обратился к членам клуба с просьбой помочь найти газету «Чертова перечница», которая выходила в Петрограде и Киеве в 1918 году. Члены клуба впервые услышали об этой газете. А я очень удивлена, потому что недавно прочла его книгу о Корнее Чуковском (литературным секретарем которого он был) и решила, что она написана ровесником Чуковского. Оказалось, он моложе Корнея Ивановича почти на полвека, и у него черная борода. Когда он нашел «Чертову перечницу», в газете «Культура і життя» появилась статья «Чортова лялька» — одна из его первых булгаковедческих штудий. Так началось наше общение с Мироном Семеновичем.

Наступила «вторая оттепель», Мирона печатали, выходили его статьи и книги. И он свои устные рассказы, предшествовавшие статьям, «проигрывал» на аудитории, а иногда этой аудиторией была я. Во время одной из наших прогулок (мы с ним часто ходили по маршруту: Владимирская — Андреевский спуск) он рассказал мне о недавно напечатанной пьесе «Батум. Многие булгаковеды полагали, что ее не надо было печатать. А Мирон доказал, что надо. И так ее вскрыл     — доказал, что, хотя это и не лучшая пьеса Булгакова, но в ней много важного содержится. Работа с ним над статьями, над переводами, конечно, очень многое давала, он был строгий редактор. Я позволяла себе с ним спорить, сейчас каюсь, но что ж каяться...

Во время Булгаковских чтений в Питере мы с ним были на выставке, и вдруг я увидела, как Мирон в полупоклоне обращается к некоему усатому человеку. А я к этому человеку готова была «влезть в телевизор», потому что это был Юрий Лотман, он читал тогда цикл лекций о культуре. Пиетет был огромный и у Мирона, и, конечно, у меня. И когда он меня представил Лотману — это было невероятное впечатление.

Уроженец Одессы, он, действительно, киевлянин, в полном смысле этого слова. И киевоцентричность Булгакова, которую он вывел, как формулировку, для нас  — как маяк. Для него неважно было, что соседствуют на Мало-Провальной улице дом № 21, куда ходит Николка Турбин, и дом №13 на Мало-Подвальной, куда ходил Михаил Булгаков к своим друзьям Сынгаевским. Важно было, что существует мифологическое пространство, и он доказывает, что братья Турбины приходят на «самую фантастическую улицу в мире» по законам, открытым Булгаковым. Три двери, три сада, три калитки — я только потом это поняла.

Все свои книги он передавал в музей, и на книге «Мастер и Город» написал автограф: «Дому Турбиных — музею Михаила Булгакова — окажите честь, найдите место моей бедной книжке в этом доме. Мирон Петровский. 9.02.2019».  Однажды сказал мне: «Вот три полки булгаковские, пожалуйста, заберите в музей». А почти все книги, которые к нему стекались,  раздаривал друзьям и передавал в библиотеку Могилянки — они лежали отдельно на столике, готовые к дальнейшему передвижению.

Передал нашему музею три папки материалов о Булгакове — театральные программки и билеты, программы Булгаковских чтений и огромное количество газетных и журнальных публикации, многие из которых не отыщешь в сети. Имеются такие раритеты как статья Колина Райта (автор одной из первых книг о Булгакове на английском) «Mikhail Bulgakov’s Developing World View» с дарственной надписью Мирону Петровскому: «Желая Вам всего хорошего — вот моя статья, о которой я Вам говорил. Надеюсь, что она будет Вам интересна — особенно стр. 161 до конца. Возможно, я еще раз буду об этом говорить в будущем году в Киеве. То есть о свете и покое. Соlin Wright. 2/VII/90». Подарил нам уникальные фотографии немецкой аэросъемки Киева 1918 года, одна из которых приведена на обложке первого издания книги «Мастер и Город».

Но дело, конечно, не только в «фонде Петровского», и не в том только, что он, по определению Мариэтты Чудаковой, «тончайший филолог и лучший в мире булгаковед». Дело в личности Мирона, которая будет нам освещать дорогу. Его влияние на окружающих было велико, это доказывает, что он признан. Признан везде, не только в родном городе. В 2012 году в альманахе Toronto Slavic Quarterly (№ 40) большой раздел (около 200 страниц) посвящен 80-летнему юбилею Петровского. А недавно коллеги-булгаковеды проводили булгаковские чтения онлайн и почтили память Мирона Петровского минутой молчания. Он отличался особой требовательностью к слову и, как Булгаков, был «рыцарем словесности». Спасибо ему, что он был. Будем помнить. Будем вспоминать... Как написал Жуковский:

О милых спутниках,

которые наш свет

Своим сопутствием

для нас животворили,

Не говори с тоской: их нет;

Но с благодарностию: были.

«УШЕЛ ОТ НАС МИРОН СЕМЕНОВИЧ ПЕТРОВСКИЙ, НАШ ДРУГ И НАШ УЧИТЕЛЬ»

Кира ПИТОЕВА, ведущий специалист Музея М. Булгакова:

— Ушел от нас Мирон Семенович Петровский, наш друг и наш учитель. Те, кто знали его давно, не могут смириться с мыслью, что люди, которые несли на себе груз сопротивления времени и той жизни, которая им досталась, уходят, оставляя нас в глубоких и сильных раздумьях. На счастье, их энергия имеет вариант воплощения. Это книги, которые он оставил нам. Книги, исполненные удивительных мыслей — мыслей-образов, которыми мы очень часто пользуемся и которые теперь обретают дополнительный смысл. Энергия сопротивления очень чувствуется в его трудах и навсегда будет уроком и примером для тех, кто остался после него. Потому что рождать такие мысли мог человек титанической силы духа. Человек, который не осознавал своей величины и того, что разговор с ним дает нам. Каждое время по-своему сложное для людей, живущих в это время. Но для небожителей, каким, я считаю, является Мирон Семенович, и для того времени, какое ему пришлось прожить, нужно быть человеком необыкновенной воли, чтобы продолжать находиться на волне сопротивления и находить слова, которые передают дух сопротивления в жизни.

Как бывает у людей такого масштаба, ему были присущи мягкая манера тихо говорить и прелестный юмор. Я, например, помню эпизод, который будет меня всю жизнь согревать, подтверждая, что даже в юморе он оставался высоким специалистом. Мы шли по улице и остановились у какого-то киоска, он рассмеялся и на мой негласный вопрос сказал: «Я прочитал — сосиска в тексте!».

Конечно, голос его еще звучит, и светится его улыбка, скорее полуулыбка — это останется надолго. А подтверждение — его чудесные цитаты, в частности, по поводу Киева, по поводу Булгакова и нерасторжимой связи Булгакова с Киевом. Такое впечатление, что вложено его собственное представление об этом городе, и его мысли явно пересекались с размышлениями нашего патрона.

Мы часто с ним подолгу разговаривали, и я боялась, что отрываю его или он не очень хорошо себя чувствует, поэтому в конце разговора всегда просила прошения. И всегда слышала в ответ его знаменитое: «Нет, это я прошу прощения». Такое навсегда остается с нами, и мы очень часто в жизни употребляем эту фразу.

Я хотела бы сказать еще о том, что Петровский был творцом не только своих книг, он был творцом удивительной семьи. Той самой семьи, с которой мы сегодня пытаемся разделить тяжесть потери и продолжаем общаться. Той самой семьи, которая, конечно же, держится его огромным духом. Это и есть закон природы, который Петровский очень хорошо чувствовал. Прошу прощения, дорогой Мирон Семенович, за пафос. Но вот так получилось. И до встречи...