Валерий Шевчук: Лучше быть никем, чем рабом

По случаю 70-летия со дня рождения выдающегося украинского писателя и исследователя литературы Национальный музей литературы Украины подготовил экспозицию, посвященную творчеству Шевчука.

Произведения Валерия Александровича — своеобразные исследования природы вещей. Но центром исследований писателя всегда остается человек — то ли человек в замкнутом пространстве, то ли человек, который путешествует по широкому миру в стремлении познания. Тематический диапазон произведений Валерия Шевчука — широкий, но, в конце концов, весь он — добро и зло, жизнь и смерть, прекрасное и безобразное — сходится на человеке, так как именно человек является мерилом всего. И какие бы мотивы не преобладали в произведениях писателя — или сложные концепции медиевистического мировоззрения, или народно-поэтическая фантастика, вся сила таланта мастера обращается к одному — человеку. А все, что вокруг него, является лишь способом воспроизведения сложного мира человеческой души в ее отношениях с миром людей, с природой, с Богом и чертом.

Подобно тому, как считает В.Шевчук, что редко в жизни встречаются исключительно плохие или хорошие люди, в произведениях его борьба разворачивается не между отдельным абсолютным добром, с одной стороны, и абсолютным злом — с другой, а между злом и добром, объединенных в одно целое. Такой чаще всего является внутренняя борьба человека за собственное «я».

Вообще, существует необходимость именно внутреннего восприятия героев. Не оболочка, которую мы носим, а душа, формирующаяся внутри — вот что является определяющим показателем человеческой ценности для писателя. Проза Валерия Шевчука является прозой духа, прозой души, в которой и происходят главные перипетии. Наверное, надо прожить не одну жизнь, чтобы раскрыть все грани человеческой экзистенции. Валерий Шевчук проживал ее с героями своих книг. Его творчество заставляет любить, ненавидеть, верить, бороться и главное — жить, хотеть жить и чувствовать.

Он автор книг: «Набережна, 12», «Середохрестя», «Пізнаний і непізнаний Сфінкс. Григорій Сковорода сучасними очима», «Вечір святої осені», «Книга історій», «Син Юди», «На полі смиренному», «Дім на горі», «Маленьке вечірнє інтермеццо», «Барви осіннього саду», «Три листки за вікном», «Камінна луна», «Птахи з невидимого острова», «Мисленне дерево», «Дзиѓар одвічний», «Панна квітів. Казка моїх дочок», «Стежка в траві. Житомирська саѓа», «У череві апокаліптичного звіра», «Юнаки з вогненої печі: записки стандартного чоловіка» и др.

На выставке «Дню» удалось пообщаться с паном Шевчуком, который очень неохотно дает интервью, но для нашей газеты сделал исключение. Писатель с недоверием смотрит на диктофон (свои произведения пишет не на компьютере, а на печатной машинке), а начали мы разговор с воспоминаний о детстве писателя.

— Детство у меня было достаточно богато событиями и впечатлениями, — рассказывает Валерий Александрович. — Когда был маленьким, все время куда-то ходил и постоянно терялся. А еще меня тогда называли «брехунцем» за буйную фантазию и выдумки.

— Именно буйная фантазия подтолкнула вас к литературе или что-то другое?

— Интерес к литературному творчеству возник сначала у моего старшего брата. Ребенком он часто болел (у него был ревматизм и врожденный порок сердца), из-за чего ему приходилось месяцами лежать в кровати. Отец носил из библиотеки книжки, и это были взрослые книжки, — он перечитал всего Э. Золя и О. Бальзака, потом в деталях брат мне эти книжки пересказывал. В седьмом классе, в апогей своей болезни, брат написал повесть из детской жизни. Мы обсуждали вместе с ним каждый эпизод, определяли, что писать на следующий день, — писал, правда, только брат. В девятом классе я увлекался поэзией Генриха Гейне. Попробовал даже писать стихотворения, которые брат справедливо высмеивал, потому что там не было ни ритма, ни образов — откровенно говоря, я не знал, как нужно писать стихи. А уже в десятом классе я «пошел» в прозу. Написал рассказ об истории моего родного края — Житомира. Вот так начинались мои первые шаги в литературе.

— А кого бы вы назвали учителем своей жизни? Григория Сковороду или Василия Чумака, который, по вашим словам, произвел на вас в юности огромное впечатление?

— Я начал изучать Сковороду с 18-летнего возраста, поэтому его учение произвело на дальнейшее мое творчество незабываемое впечатление. Что касается Василия Чумака, его стихотворения меня просто потрясли — поразила молодая проницательность, неожиданные образы, свежесть, это была неудержимая стихия слова, притом слова — украинского. Моими учителями были классики украинской литературы — Тарас Шевченко и Иван Франко... Они научили до последней капли отдавать свой талант и труд родной земле — Украине.

— Вы называете себя «бароковим письменником», актуально ли это направление сейчас для вашего творчества?

— Моим первым увлечением, первой любовью было художественное творчество, которому я отдал так же много, а может еще и больше, энергии, времени, огня, как и науке — эпохам ренессанса и барокко. Я отношусь к тем, кто употребляет барочные традиции, но в современном, модерном стиле. Я хочу познать человека. Максимально, насколько смогу. И я рад, если другой человек сможет сделать именно это с моей помощью.

Очень долго бытовало мнение, что наша литература берет свое начало от Григория Сковороды. А что же было до этого? Или это была культурно голая земля? Эти вопросы в свое время волновали мою душу. До Сковороды в нашей литературе был огромный пласт на то время неоцененной культуры, имя которой — «украинское барокко». Его мы видим в Софии Киевской, в Киево-Печерской лавре, на Подоле. И возникает вопрос: а откуда оно пришло и что собой представляет? Барокко не итальянское, не польское, а именно украинское — аутентичное и, в то же время, часть европейской культуры. Я увлекся этим литературным течением и начал с переводов. Сегодня имею целую ряд научных исследований о досковородинской эпохе — начиная с украинских былин и заканчивая монографией, которая посвящена Григорию Сковороде. Оказывается, что в той давней литературе было все: высокое и низкое искусство, удивительная музыка, поэзия, удивительнейшая архитектура, графика (так называемая Киевская школа графики. — Е.Р.). Все то, чего в тоталитарные времена нас лишили. Припоминаю один знаковый случай, который произошел со мной, когда я пытался издать книгу, посвященную поэтам ХVІІ века. Тогда один киевский чиновник объяснил мне, что книгу отказались печатать потому, что русские такого не знают. Меня всегда удивляло то, что мы почему-то всегда должны быть глупее русских, а наше искусство — хуже, чем русское. Каждый подчиненный России народ чувствовал себя рабом. А какие же были богатые и своеобразные культуры, например, Армении, Грузии! Среднеазиатских народов... Сквозь всю мою творческую жизнь и до сих пор продолжается этот безграничный восторг стилем барокко. Вот так потекли мои научная и творческая дорожки.

— Кроме литературы вы увлекаетесь театром и кино...

— Театр меня привлекал еще с детства. Я сам — житомирянин. В городе у нас был старый театр, а рядом с ним — высокая красная башня, на которой работала моя мать. Театр был небольшой, с маленьким фойе, а действий тогда было по пять и восемь картин, поэтому уже во время первого антракта зрители выходили на улицу. И тогда мы с братом смешивались с толпой и бесплатно попадали на спектакли. Я полюбил театр. И если театр я искал, то кино меня само нашло. Однако я решил отойти от него, даже сценарий отказался писать к своим произведениям — это массовый вид искусства, и он мне неинтересен.

— А как вы относитесь к современным медиа?

— Современное телевидение — сплошной ужас. Верх безвкусицы, верх вульгарности и антиукраинскости.

— А к молодой гвардии современных писателей?

— Умных голов нет. Есть только создатели текстов, нет великих писателей. Мне казалось, что молодые начнут создавать серьезную литературу, а не только эпатаж — «блеснул соплей на солнце».

— Валерий Александрович, продолжаете ли вы сейчас писать?

— До сих пор продолжаю писать, однако уже не такие крупные произведения, склоняюсь больше к так называемому малому роману. Главный мой интерес — не прославить себя при помощи литературы, благодаря искусству, чтобы увековечить себя в позе холодного камня.

— Вы человек непубличный. Почему, с чем это связано?

— Не люблю трибун и микрофонов. Я чувствую, что тогда меня будто бы вкладывают в футляр. Само слово «трибуна» напоминает грустное сооружение. Считаю, что серьезный писатель не может быть популярным.

— Вы имеете в своем творческом багаже более сотни произведений. Возникают ли трудности с поиском новых тем?

— Проблем с поиском тем у меня не возникает, а есть проблемы с финансированием и печатанием произведений.

— За последнее время случилось ли какое-то событие, которое поразило до глубины души?

— Недавно прочитал статью в «Літературній Україні» о шестидесятниках. Мне, человеку, который был в самой сердцевине этого действа, было странно читать, что автор статьи абсолютно не понимает, что это был за период, не знает предмета своего «исследования». Тогда господствовал тоталитарный советский режим и единоверным направлением в искусстве был искусственно созданный соцреализм. Это было время идеологического одурманивания народа. Что же сделали шестидесятники? Мы отрицали тоталитарную эстетику, и, в то же время, выступили в защиту национального языка и культуры, свободы художественного творчества. Мы пытались возродить, пробудить своими произведениями и активной общественной деятельностью национальное сознание. Литература ХХ века — это господство модернизма, который имел две формы проявления: ранний —Стефанык, Чупрынка, Хоткевич, Коцюбинский — ориентировались на высоту общеевропейских начал, основ; развитый — Плужнык, Пидмогыльний, Мыкола Кулиш, Хвылевый, ранний Тычина, — который перешел в поздний модернизм. Все были выстреляны, а те, кто остался, превратился в марионеток. Шестидесятники решили вернуться к мировым тенденциям модернизма, который был основан на общегуманистических идеях, на познании, погружении в человека.

— Вы сейчас интересуетесь политикой?

— Считаю, что писатель должен иметь дистанцию от политики. Иначе партийная заангажированность будет мешать его творчеству.

— Вы пишете сказки. Кто побуждал к их написанию?

— На это меня вдохновили мои дочки, которые помогали выдумывать сюжеты, героев. Эти сказки написаны для того, чтобы взрослые читали их детям.

— Вы получаете наслаждение от своего труда?

— Труд тогда сладок, когда ты от него в восторге до глубины души. Моя судьба как художника не складывалась безоблачно, но я никогда на нее не сетовал. Никогда не искал славы для себя, а искал славу для народа и нашей литературы. Каждый из нас — гость в этой жизни, но каждый в нем как умеет и как может строит свой храм. Этот храм и является нашей душой — чистым сердцем. Все проходит, все исчезает и уничтожается, одна только любовь вечна. Она является питательной силой нашего духа, она побуждает к нашему труду и жизни.

— Вы чувствуете себя счастливым человеком?

— Я сковородист по духу, поэтому исповедую его философию жизни. Счастье не следует искать, оно внутри каждого человека. Человек должен себя постичь и понять, безошибочно избрать то дело, которое ему на роду написано, и отдаться ему — такой человек считается добротворящим. Не закопать, а прирастить и дать какой-то свет в этот мир — вот это и есть счастье, и я счастливый человек.