«О чем молчит Заратустра»

Можно читать Ницше в оригинале, переводе, в пересказе Ошо или Klima. Или же знать только одну его фразу: «Бог умер», без всякого контекста или с контекстом. Трактовать его идею сверхчеловека на многочасовой лекции для студентов факультета философии или использовать в качестве мема в инстаграме. Что-то помнить о его сакраментальной троице: «верблюд – лев – ребенок» как идее эволюции человеческого сознания. Или не знать ничего и от этого не терять, однако тогда вряд ли пути приведут на философскую оперу формации NOVA OPERA «О чем молчит Заратустра» (композиторы Сергей Вилка, Яна Шлябанская, Андрей Мерхель). Современный театр давно перестал быть просто местом развлечений или директив, по крайней мере, для умного зрителя. У Курбаса был актер –  Умный Арлекин, кажется, наступило время ввести понятие «умного зрителя», то есть зрителя, осознающего тот факт, что его художественные впечатления зависят от него самого, от степени его творческого соучастия в театральном событии. Со сцены не учат, не развлекают, не объясняют, не призывают. То есть это делают, но не это является главным современным трендом. В наше время театр приглашает к таинству общего создания новых смыслов. Тем более что Заратустра молчит, поэтому думать и «говорить» придется зрителю. Умному зрителю.

***

Режиссер Влад Троицкий так работает с театральной субстанцией, что возникает образный мир, настолько открытый и неоднозначный, что его представления превращаются в разновидность колдовства над художественным пространством. И со временем эта тенденция в его режиссуре только усиливается. Главное, через неожиданное сочетание контрастов найти и обозначить точку живого, из которой органично прорастают смыслы, созвучные настроению каждого конкретного зрителя.

Большой киноэкран. Перед экраном вдоль сцены – офисные столы с компьютерами, планшетами, телефонами. За ними сидят исполнители: вокалисты (Марьяна Головко, Анна Кирш, Руслан Кирш, Андрей Кошман), музыканты (Жанна Марчинская, Андрей Надольский) и композиторы (Сергей Вилка, Яна Шлябанская), которые создают оперу здесь и сейчас. Конечно, существует партитура, но… Каждый делает свою работу: они поют, играют, микшируют электронные звуки и параллельно снимают себя на телефоны. Эти видео здесь же обрабатываются в редакторе и через определенные фильтры транслируются на большой экран. Раньше, во времена немого кино, перед экраном у пианино сидел тапер и задавал соответствующую атмосферу событиям, которые происходили на экране. Теперь на экран транслируется создание и исполнение музыки, то есть содержанием становится сама работа, условно говоря,  «тапера». И образ возникает на стыке времени (звука) и пространства (образа), в щелях виртуальных зависаний голографических, наложенных друг на друга изображений. Собственно, это секундное техническое несовпадение между реальным действием на сцене и его ретрансляцией на экране и является той лакуной, паузой, пустым пространством, из которого рождается мир. Им играются, его принимают во внимание. И ты понимаешь, что техническая задержка, которую мы считаем погрешностью и, возможно, несвободой (актер видит себя на большом экране, синкопой к самому себе и не может не учитывать, как промежуточный результат своего же движения), в действительности является неизбежным условием, пространством человеческого творчества. А кинотеатр может быть не только зданием для показа фильмов, а и сценическим жанром. И ты присутствуешь при его рождении.

На большом экране черточки, зигзаги, точки, геометрические фигуры, волны... Музыка пунктирная, похожа на какую-то неизвестную сигнальную систему... И сквозь все эти шумы на экране время от времени проступает человеческий образ, точнее – его абрис, и слышится едва уловимая мелодия. Как будто рождение, мелодии и человека. Все рождается словно бы из пены художественного океана, который шумит на белом полотне.

Человеком не рождаются, человеком становятся. Эта сентенция в философии еще в ХІХ веке была выразительно и в то же время метафорически артикулирована именно Ницше. Человек – это парадокс, открытый проект, это динамика и постоянное преобразование свойств. Вопреки, сквозь хаос и закостенелый порядок, сквозь погрешности, помехи, наслоения, отрывки, детали, кусочки многочисленных пазлов из разных миров. Найти свой тон, звук. Человек ищет свой образ, как свою музыкальную волну, как свою радиостанцию.

***  

Парадокс в том, что все действо выглядит очень сложно устроенным, и разум сразу бросается расшифровывать этот музыкально-визуальный ребус. Однако, это только рамка, адекватная современная рамка для довольно простой идеи, которую нелегко осуществить: проявление человеческого образа. Вслушиваясь в себя, в свои ощущения и мысли. Доверять тем образам, которые возникают на твоем собственном внутреннем экране. Они только твои и для тебя. Никто не имеет над ними власти и принуждения: как смотреть и что видеть, что чувствовать и какие делать выводы.

На первый взгляд, чтобы понимать современное искусство, надо много знать. Однако избыток информации приводит к другому результату – к потере чувствительности и неспособности к своему собственному творческому процессу. Театр всегда был демократическим искусством именно в силу того, что образ и смысл  собирается в голове того, кто смотрит, а сделать это можно только из «материалов» своей собственной психики. Можно знать, а можно и не знать. Главное – доверять своему виденью. Особенно, когда определения и определяемые меняются местами, нет сюжета, четких правил. Это, как поле чистых возможностей. Где отсутствует фигуративность, определенность. Твое воображение (как зрителя) может отозваться на линию, отдельный звук, точку, вспышку света.

Возможно, ничего не понимать – это условие игры. Воздержаться от интеллектуального усилия. Это необычно. И первая реакция – растерянность, дискомфорт, возможно, раздражение. И это нормально. Я все это чувствую и позволяю этому быть. А потом приходит расслабление и удовольствие от того, что тебе как зрителю ничего не навязывается, и ты можешь заглянуть немного глубже в себя.

Еще хочется вспомнить Леся Курбаса, который в спектакле «Джимми Гиггинз» одним из первых в европейском театре ХХ века использовал на сцене кино для отражения крупным планом подсознательных движений и мыслей главного героя, что находился здесь же, на сцене. Теперь уже и зритель напрямую работает со своим подсознанием через экран.

***

Зритель собирает не только картинку, но и музыку. Музыка самодостаточна сама по себе, но неоднородна по фактуре, и собирается она не столько линейно, в партитуре. За счет того, что музыкальная ткань многослойна и создается  постоянным переключением тумблера с волны на волну, происходит параллельный процесс ее собирания на дополнительной записывающей дорожке в голове слушателя-зрителя, который на что-то откликается, а на что-то нет. Какая-то музыкальная фраза может буквально прорасти в тебе целым сюжетом или вспышкой эмоции, или оставить безразличным. Ты переключаешься из чувства на чувство, как из радиостанции на радиостанцию, вместе с шумами и тишиной. То есть на одной ты слушаешь, а на другой – будто работаешь, как звукооператор, микшерами и высотами. Выравниваешь, балансируешь, погружаешься или окунаешься сам… работаешь с дистанциями, векторами, подтягиваешь на тот уровень звучание, который созвучен твоей внутренней тональности, где голосу хватает дыхания и аккорда. Где ты узнаешь себя, где ты можешь быть созвучным своему внутреннему образу.

А к чему здесь Ницше или Заратустра, говорит он или молчит?! Отдельные фразы все-таки выныривают из позёрной какофонии звуков. Некоторые повторяются, некоторые невозможно расслышать. Найти себя в этом космосе неопределенности – это квест, однако хорошая новость заключается в том, что неопределенность – нейтральна. Никто не навязывает не присущую тебе модель восприятия и не соблазняет чужими смыслами, «божками». Никто не имеет над тобой власти. Необычно? Неудобно? Хочется выйти? Остаться? Удиви себя своим выбором.

***

Такие спектакли – разновидность медитации, создание целостного объема, который растворяет распределение на сцену и зал, кино и театр, между звуком, образом и настроением, между созерцанием действа извне и внутри себя. Ты не просто пассивный зритель, который потребляет готовый продукт, а креатор своего восприятия, доращиваешь свою чувствительность, замечаешь свои блоки, распределяешь внимание, развиваешь умение играть со своим собственным воображением. Ты не отвлекаешься на готовый сюжет, историю, ты создаешь их сам.  И выходишь из зала даже не с месседжем, а с ощущением присутствия. Не потому ли молчит Заратустра?