Аутизм как знак нового времени

В 2008 году ООН объявила 2 апреля Всемирным днем аутизма. Ведь последние десятилетия распространенность аутизма среди населения — одинакова для всех государств, наций и социальных прослоек. В государствах постсоветского пространства эта проблема остается почти вне правового поля, ведь до недавнего времени аутизм у нас просто не диагностировали, а детей с расстройствами аутического спектра (РАС) становится намного больше, чем детей с изолированной глухотой и слепотой вместе взятых, с синдромом Дауна, сахарным диабетом или онкологическими заболеваниями.

25 апреля в Киеве откроется международный художественный проект, посвященный теме аутизма. Кураторы, Татьяна Гершуни и Оксана Грищенко, пригласили к участию художников из разных стран мира, которые, по их мнению, с разных точек зрения «проявят» мир аутического человека, избегающего социальности, общения с внешним миром, который пытается агрессивным образом навязать любые вкусы — что нам покупать, слушать и надевать, как мыслить и во что верить.

Как утверждают современные научные исследователи, многие мыслители и художники страдали легкой формой аутизма — аномалии психического развития, которая характеризуется расстройством контакта с окружающим миром. Некоторые ученые считают, что одна из форм высокофункционального аутизма, известная как синдром Аспергера, может быть напрямую связана с гениальностью. Так, британский профессор Майкл Фитцжеральд утверждает, что такие великие люди, как Альберт Эйнштейн, Исаак Ньютон, Джордж Оруэлл, Герберт Уэллс, Моцарт, Кант и целый ряд других мыслителей имели легкую форму аутизма.

Как отмечают другие научные работники, согласно статистике, разные формы аутизма встречаются у каждого сотого человека, но при этом большинство форм не являются опасными и не мешают человеку стать полноценным и даже успешным в социальной жизни.

Оксана Грищенко рассказала о своем пути в искусство и своей заинтересованности проблемой аутизма в нашей стране. А также — почему проект ее художественного объединения «Клиника Дорошенко Грищенко» взялся за эту несколько медицинскую тему.

— Оксана, что тебя привело в искусство? Ведь у тебя биологическое и экономическое образование, определенное время ты работала в правительстве.

— В моей жизни всегда были два направления, в которых я работала и развивалась. Одно из них — наука это была или бизнес, или даже работа в правительстве — это более логичная, рациональная составляющая. Второй составляющей всегда было искусство.

В семье все интересовались искусством. Родители моей мамы, с которыми я росла, были архитекторами, вся их жизнь — это органическое сочетание логики и эстетики. Так что без их влияния, по-видимому, не обошлось.

— Что для тебя искусство?

— Когда я заканчивала школу, была уверена, что буду заниматься наукой, но в выпускном классе стало понятно, что если в моей жизни не будет чего-то еще, я просто не смогу дышать. И это дыхание дает мне искусство.

— Как твои родители — пытались планировать твое будущее? Ведь в семье дипломатов, причем не в первом поколении, логично было бы продолжать родительское дело.

— В семье моего отца всегда была сильная ориентация на реализацию через карьеру. Согласно логике моего деда-дипломата, после окончания биофака я должна была бы пойти в Институт им. Богомольца работать в лаборатории и писать кандидатскую. Однако я никогда не была способна выбирать стандартные пути, они казались мне невероятно бессмысленными. А мои родители, сами люди очень нестандартные, никогда меня в этом не останавливали.

В принципе, мне не сложно быстро менять направления работы — для меня главное не должность и даже не сфера деятельности. Для меня главнее всего — создание чего-то нового почти из невозможного, результат работы. То есть где бы я ни работала — творческий процесс присутствует всегда. Но в искусстве творчество еще более иррационально, чем в бизнесе, безусловно.

— Твой муж, Майкл Мерфенко, — профессиональный художник. Где вы с ним встретились?

— С мужем мы встретились, еще будучи студентами, в Германии. Помню, для меня тогда было откровением, что человек вот так просто и уверенно может сказать, что он — художник, так же, как другие говорили, что они юристы, биологи или инженеры. Результатом нашей встречи было не просто появление в моей жизни и в моей семье человека-художника — это был первый человек подобный мне по мышлению и мировосприятию. И ему и мне было неинтересно идти в соответствии со стандартами классической школы современного искусства, которая котируется в Лондоне или Нью-Йорке. Он постоянно идет своим путем в искусстве, как и я.

— Расскажи о своем первом художественном проекте.

— Мой первый опыт — проекты, которые мы делали с Майклом в Брюсселе, где он в течение 1999—2001 годов учился на экспериментальном факультете художественного университета. На тот момент я еще не осмеливалась на собственные работы, мне была более интересна концептуальная часть художественных проектов. По сути, я уже тогда исполняла роль куратора арт-проектов.

Первый наш общий проект назывался «Реальная эволюция», в котором мы впервые озвучили нашу собственную философию искусства и понимания смысла жизни. Это была инсталляция с картинами, которые крепились к потолку, висели над водой. Восприняли его преподаватели очень сложно, ведь живопись в ХХ веке не раз обозначалась исчерпавшей свою актуальность.

Выпускной проект, «Магические места», мы уже больше замаскировали под «парадигму» современного искусства. Никакой живописи. Инсталляция состояла из воздушных шариков, цифровой видео-проекции, скульптур из проволоки и ваты. Мы стремились создать пространство, в котором бы чувствовалась магия, ведь мы все имеем опыт каких-то просветлений, которые случаются с нами в определенных, иногда совсем неожиданных местах — то ли в лесу, храме или освещенном солнечным лучом кафе. Тогда одна из влиятельных местных галерей современного искусства заинтересовалась лишь этим проектом из всех проектов выпускников. И для нас это был самый главный показатель.

— Ты была куратором этих проектов или соавтором?

— Конечно, официально я соавтором не была. Но у многих художников — похожая ситуация: долго никто не слышал об Эмилии Кабаковой, жене известного Ильи Кабакова, или Жан-Клод — жене известного ленд-артиста Кристо. Это теперь они подписывают работы двумя именами. Так бывает — когда у художника жена не просто жена, но и единомышленник и партнер, соответственно, и соавтор, ведь много идей генерируются совместно.

— Также ты имела отношение к нашумевшему проекту «Пурификация», который состоялся между двумя президентскими турами на прошлых выборах. Насколько он был своевременным и насколько повлиял на твою последующую работу с искусством?

— В этом проекте я была второй скрипкой, помогала кураторам проекта — Константину Дорошенко и Жене Минко. Проект был чрезвычайно своевременным, ведь он был посвящен «очищению социума», напряжение в котором тогда просто висело в воздухе.

Нельзя сказать, что это была случайность — и я, и Костя, с которым мы организовали «Клинику...», всегда хорошо чувствуем время и пространство, в котором художественный проект может максимально проявиться и вызвать нужный резонанс. Поэтому наша с ним организация не просто художественная, а, собственно, социально-художественная. Нам интересно «играть» с социумом, бросать ему вызов.

— Расскажи, почему ваша художественная организация называется именно «клиникой».

— Когда мы организовывали «Клинику...», мы не знали, что это будет, как это объединение будет функционировать. У нас уже были проекты, которые мы хотели сделать, но никакого, так сказать, «бизнес-плана». Коммерческую кампанию так не начинают, это я знаю точно, но художественную организацию — только так, и не иначе.

Относительно самого названия — конечно, мы долго над ним думали, ведь оно должно было стать определенным «брендом». И Костя, и я верим, что искусство своим способом «лечит» общество, как и людей, создающих искусство. Искусство — своеобразная терапия: люди ходят на выставки, чтобы получить ответы на какие-то свои вопросы, действие настоящего современного искусства — изменение нашего сознания. Поэтому мы и называемся «Клиникой...» С другой стороны, некоторые наши друзья иронизируют — да, современное искусство это действительно «клиника».

— «Аут» — ваш первый масштабный международный арт-проект. Это первая попытка поднять и попробовать дать ответ на территории искусства на вопрос — что такое аутизм для современного мира? И почему количество врожденных аутистов все увеличивается, как и «приобретенных»?

— Об аутизме чуть ли не ежедневно пишет мировая пресса. Однако нигде в мире еще не рассматривали эту тему именно в ракурсе рефлексии сквозь искусство — и этим наш проект уникален не только для Украины. Мы считаем, что эта тема сейчас чрезвычайно актуальна и нужна, прежде всего она вызвала заинтересованность у нас самих.

«Аут» полностью отвечает логике выставок «Клиники...» Первый наш проект — выставка фотографий Милосердова, которые он сделал во время распада СССР — финала одной эпохи и начала новой, а также и времени рождения независимой Украины. Следующий проект, «Чингизиды Украины», — выставка в галерее «Дукат» исторических реконструкций Юрия Никитина портретов ханов династии Гераев, чье правление составляет для Украины очень серьезный этап существования государственности на ее территории. Проект «Мавка, або Ще не вмерла Україна» — попытка по-новому посмотреть на концепцию национальной украинской идеи в канун еще одних выборов. Теперь — аутизм как символ нового времени, пропитанного информационными потоками медиа, рекламы, интернета, которая заполняет нашу жизнь.

Новое для нас — масштаб. Ведь тема глобальна в мировом понимании, по крайней мере, в мире она хорошо озвучена. В нашей стране — меньше, у нас даже немногие знают, что аутизм — это не шизофрения и не умственная отсталость. Но заинтересованность уже давно есть. И само современное искусство может подсказать, над чем в настоящий момент нужно задуматься.

— Но аутизм — тема, прежде всего, медицинская. Имеет ли право современное искусство заходить на эту территорию?

— Да, аутизм — тема, которая нуждается во внимании не только художественном. Аутизм — вызов как для медицины, так и в намного большей степени — для сферы образования и социальной адаптации. Но, думаю, что именно благодаря такому неординарному подходу, художественному взгляду на тему аутизма многие получат ответы на свои вопросы. Ведь аутизм — это не просто диагноз, не только дети, которые такими родились. Это новое поколение людей, новое общество.

— То есть мы все немного аутисты?

— Мы все более «перенасыщены» информацией, социальные отношения становятся более сложными — теперь проще пообщаться смс, чем встретиться и погулять вместе или выпить кофе. И эти изменения, неважно — плохие они или нет, они есть. Их нужно осмыслить и принять, чтобы понять, что с этим всем теперь делать.

Нужно осознать, что аутических детей становится больше не просто так. Даже здоровые дети больше, чем когда-то мы, смотрят телевизор, они с младенчества находятся под информационным давлением, получают богатый опыт виртуального мира, им нужно иначе подавать информацию в школе, чтобы они ее воспринимали, чтобы она была им интересна. Все должно изменяться — от системы образования до нашего с вами отношения к этой проблеме. И этот проект частично снимет фобии, развеет определенные суеверия и излишний трагизм. Ведь другие люди — это просто другие люди, а не всегда «неизлечимо больные». В настоящий момент вообще мало людей осталось «нормальных», в привычном для нас понимании.

Аутизм — это не конец жизни ни аутиста, ни семьи, ни общества. Это знак новой эры, нам всем нужно не изолироваться и зацикливаться на апокалиптических мыслях, а двигаться дальше.

— Что такое аутизм и аутичность в контексте вашего проекта?

— Это другой вид функционирования мозга и сознания. Он не ограничен в каком-то плане, он просто иной. Вообще важно понимать, что есть что-то другое, которое отличается от стандартного — в чем-то оно может быть слабее, однако, в другом — будет сильнее, осознание этого социумом позволяет ему развиваться дальше.

Над проектом работает серьезная команда, принимает участие много художников, два куратора. Это мощное коллективное творчество — и у каждого из участников есть свой аспект виденья темы аутизма.

Наша главная цель — преодолеть инерцию старого мышления, побуждать не только задуматься, но и начинать творчески искать решения. В результате проекта должно произойти что-то непредсказуемое, в этом я уверена.

— Где можно будет увидеть проект «Аут»?

— Когда уже проект шел на полную мощность, мы наконец нашли идеальное место — Шоколадный дом на Шелковичной, 17, легендарный киевский особняк, который после нескольких десятилетий реставрации недавно был открыт для посетителей как выставочный филиал Киевского музея русского искусства. Это будет первый большой проект в этом удивительном историческом пространстве. И есть в нем определенный нужный нам аутизм «сказочного мира».